Везде
Наименования поминальных дней в традициях восточной Сербии: этнолингвистический аспект
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Наименования поминальных дней в традициях восточной Сербии: этнолингвистический аспект
Аннотация
Код статьи
S0869544X0023262-1-1
DOI
10.31857/S0869544X0023262-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Плотникова Анна Аркадьевна 
Должность: Главный научный сотрудник
Аффилиация: Институт славяноведения РАН
Адрес: Россия, Москва, 119334, Россия, Москва, Ленинский проспект, 32а
Выпуск
Номер 6
Страницы
98-107
Аннотация

В статье исследуется терминологическая лексика одного из этапов похоронно-поминальной обрядности, фиксирующаяся на стыке славяно-неславянских традиций восточной Сербии. Обряды и обычаи влахов (устар. рус. валахи, серб. власи), переселявшихся на эти территории преимущественно в XIXв. и проживающих в настоящее время в селах, которые перемежаются с сербскими, оказали влияние на сербскую народную традицию. Славянская похоронно-поминальная обрядность представляет собой наиболее консервативную область народных ритуалов и мотивирующих их верований и предписаний, в меньшей мере подверженной изменениям, связанным как с глобализаций и урбанизацией, так и с влиянием соседствующих традиций. Тем не менее, в силу того что похоронно-поминальная обрядность влахов является исключительно яркой, насыщенной и репрезентативной, рассматриваемый иноэтничный комплекс ритуалов не мог не оказать ощутимого влияния на восточносербские ритуалы и представления, связанные с переходом в иной мир. Восточносербская диалектная лексика в значительной мере отражает эти процессы, что в статье продемонстрировано на примере лексемы помана (‘поминки’), широко употребляемой в говорах северо-восточной Сербии. При этом у сербов до сих пор сохраняется и исконно славянская архаическая лексика, отражающая древние славянские представления о покойном, его нуждах и потребностях на «том свете». К исследованию привлекаются источники разного типа: лексикографические (толковые, этимологические и диалектные словари), этнографические (описания обычаев, обрядов и представлений в отдельных областях восточной Сербии), данные Национального корпуса сербского языка и собственные полевые этнолингвистические материалы автора (1997–2021 гг.).

Ключевые слова
похоронно-поминальная обрядность, поминки, восточная Сербия, влахи, диалектная лексика, заимствования, культурная традиция.
Источник финансирования
Исследование выполнено при финансовой поддержке гранта Российского научного фонда № 22-18-00484, https://rscf.ru/project/22-18-00484/
Классификатор
Получено
24.11.2022
Дата публикации
28.12.2022
Всего подписок
6
Всего просмотров
269
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Преимущества сервисов
970 руб. / 16.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2022 год
Преимущества сервисов
4365 руб. / 87.0 SU
1 Северная часть сербско-болгарского пограничья, рассматриваемая в статье, включает такие его регионы, как Ключ, Краина, Црна Река. В настоящей статье особое внимание уделяется сельским районам Неготина, Заечара, Болеваца (входящим в территориальные области Краина и Црна Река). В этих краях проживает смешанное население: чередуются сербские и влашские села, с преобладанием влахов, говорящих на царанском диалекте. Кроме того, для сравнения анализируются материалы из автохтонных сербских сел Тимокской краины в районе Княжеваца – Доня Каменица1 и Равна. Сербские села в районе Болеваца (Руиште, Добруевац, Мирово и Ябланица)2, Княжеваца (Доня Каменица, Равна) были обследованы мною в 2005 и 1997 гг. соответственно. В начале 2021 г. мне также довелось провести виртуальное интервью с жительницей с. Шипиково (община Заечар) Мирой (Мирьяной) Дуйнович по скайпу3 о погребально-поминальных обычаях влахов на сербско-болгарском пограничье. В качестве фона для сопоставления терминологической лексики народной духовной культуры в целом и погребально-похоронной обрядности в частности привлекаются и другие полевые материалы, собранные мной на протяжении последних 25 лет в разных регионах Сербии (1997–2021 гг.).
1. Село Доня Каменица входит в сетку «Малого диалектологического атласа балканских языков», оно было обследовано в рамках работы над атласом в 1997 г. по всем трем программам – лексической, синтаксической, лексической и этнолингвистической, см., например, [16].

2. Экспедиция состоялась в составе команды из Института балканистики под руководством Б. Сикимич, подробнее см. [22. С. 333–348].

3. За организацию встречи благодарю старшего научного сотрудника Кунсткамеры РАН Н.Г. Голант.
2 Зона сербско-болгарского пограничья характеризуется смешением признаков, определяемых как балканизмы (инновации) и славизмы (архаизмы). Это касается всех страт языка: фонетики, грамматики, лексики (подробнее см. [21. С. 267–270]). Применительно к анализируемой тематической сфере погребально-поминальной обрядности данный феномен можно проиллюстрировать на примере двух лексем, используемых в селах рассматриваемого региона. С одной стороны, это широко распространенный здесь романизм pomana «поминки после похорон», известный всем жителям края и в настоящее время все еще осознаваемый как лексический компонент системы поминальной терминологической лексики, обслуживающей обрядность влахов. С другой стороны, распространена исконно славянская лексика – трпеза, погреj, погробина и под. Практически повсеместно известно славянское трпéза и реже софра / совра с внутренней формой ‘стол, застолье’ в том же значении; тогда как на большей территории сербского языкового континуума (западная и центральная части Сербии) употребляется даћа (с внутренней формой ‘давать’), см. карту распределения наименований с данным значением и комментарии [21. С. 590–595].
3 Отмечу при этом, что похоронно-поминальная обрядность представляет собой наиболее консервативный слой обрядовой жизни, поэтому влияние соседних этносов в данном случае наименее выражено. В полевых условиях при сборе лексического и фольклорного материала встречались достаточно однозначные высказывания – например, отвечая на вопрос, как называют покойного, который возвращается после смерти домой и творит бесчинства, в сербском селе Ябланица (Болевацкий край) говорили: «Влахи говорят “морой”, цыгане – “чоканово”, а мы – “вампир”». В том же селе по поводу наименования поминок звучало следующее высказывание: «Сербы называют трпезе, а влахи говорят помане» (соб. зап., 2005). Экстралингвистическая сторона вопроса тут же неизменно уточнялась: влахи, в отличие от сербов (у которых поминальные дни в течение года после смерти отмечаются в первую субботу, на 40 дней, полгода и год), устраивают поминки (стављаjу помане) в течение семи лет. На севере от Княжеваца встречаются смешанные случаи называния обрядовых трапез, посвященных умершему. Так, в с. Равна устраиваемый после похорон обед для участников погребения называется помáна, а трапезы в первую субботу, на 40 дней, в полгода и по исполнении года со дня смерти – трпéза (соб. зап., 1997). По наблюдениям сербского ученого С. Зечевича, много лет занимавшегося похоронно-поминальной обрядностью, в сербских селах на севере от Заечара любая поминальная трапеза в течение первого года после погребения (в день погребения, в первую субботу, на 40 дней и в полгода), называется помана [13. С. 392]. При этом, однако, сербские диалектные словари не содержат лексему помана, поскольку в социуме сохраняется устойчивое представление о том, что это лексема влашского (румынского) происхождения, и в целях разделения сербской и румынской лексики диалектное слово последовательно исключается из лексикографических списков заглавных слов в словарях с территории Сербии4.
4. Отмечу, что при обращении к Национальному корпусу сербского языка определяются контексты из региональных изданий с термином помана, относящиеся к северо-восточной Сербии – >>>> (дата обращения – 15.05.2022).
4 Этимология слова pomană в румынском языке связывается с *mniti (ср. рус. помянуть, серб. помен ‘память; поминовение’ и т.д.), откуда рум. pomeană > pomană [28. С. 444–445], что в сербском языковом пространстве как славизм, разумеется, не осознается5. При этом лексема связывается с представлениями об излишнем изобилии на поминках, их длительностью и разнообразием похоронно-поминальных ритуалов, свойственным влашской народной традиции, о чем свидетельствует выражение влашка помана ‘излишества во время трапезы; большое празднество’, а также противопоставление двух типов пышных торжеств – сербской свадьбы и влашских поминок в присловье српска свадба влашка помана (сербская свадьба – влашская помана) (с. Добруевац, соб. зап., 2005).
5. Вместе с тем, термин помана/pomana в значении ‘поминки’, реже – ‘дар’, ‘задабривание’ известен и на других территориях, сопредельных с румынским лингвистическим пространством или румынскими анклавами: прежде всего – на северо-западе Болгарии (где также проживают влахи, подробнее см. [2; 4; 24]), а также на Карпатах в Черновицкой области, где помана – набор поминальных предметов [25. С. 227].
5 Если обратиться к разветвленной поминальной обрядности влахов, то бросается в глаза богатая трапеза, обилие поминальных хлебов разной формы, ритуалы одаривания гостей в честь умершего и др. Вот как описываются поминки (поманы) после погребения в селе Витовница в Хомоле: «Сорокадневные поминки готовятся следующим образом: определяют, сколько “голов” нужно подготовить для поминок, каждая “голова” означает кипу “бабиц” (поминальных булочек), которых должно быть определенное количество: 44 “бабицы” (маленькие булочки) плюс четыре большие, два хлеба с отверстием и два без отверстия. Когда по умершему делаются (досл. “даются”) сорокадневные поминки, тогда «даются» и умершим в доме ранее: дедушкам, бабушкам, отцу, матери, то же самое готовится и для них. Всем даются 44 штуки “бабиц” плюс четыре, плюс напитки, вино, ракия, соки. Поэтому и называется “влашская помана”, так как расходуются огромные финансовые средства. Кроме того, готовят и сумки, которые наполняют “бабицами”, а также одним большим хлебом, туда же кладут сладости и другие мелочи, сумка должная быть полной, вместе с ней дается и палка, срезанная с куста лесного ореха, предположительно для того, чтобы умерший на “том свете” мог защититься от тех, кому не предназначены эти “поманы”, поминки. Так, ближайшим родственникам и приятелям дают по одной сумке, полной подношений и еды. Поминки в полгода повторяются таким же образом, как и посещение кладбища, и сам ужин, теперь предназначается и торжественная одежда, которую принимает ближайший родственник; одежду кладут на кровать, окуривают на кровати, где лежал покойный до своей смерти. На поминки по случаю года со дня смерти с дома или с ворот умершего убирают знамя, несут его на могилу и прикрепляют к кресту. Так же повторяются “бабицы” и сумки, только теперь помимо еды и подарков, увеличиваются “головы”, готовится громадное число “бабиц”, а гостей приглашают в том же числе. Для одной “поманы” в среднем готовят около 400 “бабиц”, 20 штук больших хлебных булок, плюс кукурузный хлеб, режут большую свинью или овцу, а гости приходят только званые, семья, друзья, и так ужинают» ( >>>> , дата обращения 20.05.2022).
6 Следует кратко остановиться на специфике сакрального содержания описываемого изобилия при угощении гостей в связи с поминанием. Широкое застолье в честь умершего делается в соответствии с представлением о том, что душа на том свете нуждается в еде, питье, а также обогреве и всех тех утехах, которые человека радуют при жизни – уютном интерьере и мебели в помещении, а также в пении, танцах и пр. Не случайно у влахов восточной Сербии известен обрядовый танец в честь умершего, который устраивается в один из годовых поминальных дней – oră de pomană. В этот день все гости одариваются самыми разными вещами, в дом даже покупается мебель «для покойного», которая остается проживающим в доме, но при этом принадлежащей умершему, – очень подробно о феномене снабжения, кормления и увеселения умершего на «том свете» писал П. Драгич в региональном заечарском журнале «Развитак» [9]; эта работа впоследствии часто привлекала внимание ученых-этнографов, описывающих погребально-поминальные обряды самых разных регионов северо-восточной Сербии – сел в округе Неготина [6], Заечара [3. С. 221] и др. Существует и дополнительный важный аспект проведения «поманы» на широкую ногу: повсеместно у влахов бытует идея усиления масштабности поминальных мероприятий, чтобы связь с предками – помощниками в обычной жизни – стала особенно ощутимой для окружающих. В настоящее время родственники умершего положительно относятся к документальной передаче всего действа – фото, видео, которые запечатлевают происходящее как факт, соответствующий установленному по традиции порядку. Наблюдения подобного рода фиксируют многие ученые при полевом обследовании влахов, например: «…стремление, чтобы на “поманах” было как можно больше людей, – на самом деле и есть показатель ее успеха, поскольку присутствующие выступают как своего рода свидетели того, что семья исполнила свой долг по отношению к тем, кто на “том свете”» [6. С. 276].
7 Вторичные словоупотребления обрядового термина pomana могут относиться к задабриванию некоторых вредоносных мифологических персонажей, в том числе – персонифицированных духов болезни (pomana bolilor), змея-дракона халы (pomana halilor)6, обитающих в природе змей и даже дома, где проживает семейство (см., например, [9. С. 77; 10. С. 213]). По сведениям из этнографических источников и полевых данных7, у влахов восточной Сербии выстраивается целая парадигма воображаемых персонажей, которым дается (или оставляется) «помана». Отмечается также «помана раю»8 (в частности, может проводиться в церкви как раздача съестного с зажженными свечами, предназначенными «для рая», в случае если человек умер в отсутствие свечи, подробнее см. [9. С. 78], ср. также [19. С. 37–38]). Во влашских селах восточной Сербии распространен и обычай устраивать поминки при жизни – pomană de viaţa – в том случае, если человек не уверен, что пышный поминальный обряд будет устроен в его честь после смерти. Другие случаи употребления термина касаются календарных «поман», например, у влахов известен масленичный и троицкий поминальный день (pomana alba, букв. ‘белые поминки’, когда предписывается употреблять в пищу продукты только белого цвета, при этом покойному также «посылаются» вода, одежда, музыка, танец и др. [13. С. 395–396]).
6. В терминологических сочетаниях употребляется грамматический дательный падеж, т.е. в данном случае pomana имеет оформленное средствами языка значение дара, подношения задабриваемым духам или сверхъестественным персонажам.

7. Благодарю Н.Г. Голант за устное сообщение об обычае «помана чумы» в селах Халово, Градсково, Мали Ясеновац и Шипиково (община Заечар) и pomana alilor («помана змей-драконов») в Кобишнице под Неготином, где оставляют еду для воображаемых персонажей у источника.

8. П. Скок для румынского raiu ‘рай’ обращает внимание и на второе значение слова, тождественное одариванию гостей на поминках: «2. поминки, то же, что дается при погребении, то же самое, что и pomană» [29. С. 100].
8 Сербы на северо-востоке страны могут использовать лексему в расширительном значении – как специфический обряд, посвященный умершему, в который обязательно вписываются и ритуалы с водой. Так, в статье энциклопедического «Сербского мифологического словаря» заглавное слово ПОМАНА интерпретируется как «обычай в селах северо-восточной Сербии, который устраивается на “Великую среду” около природного источника воды» [15. С. 362], и далее в предметной части статьи в основном описываются многочисленные ритуалы с водой, которые у сербов этой части сербско-болгарского пограничья составляют неотъемлемую часть «поманы», т.е. вместе с лексемой заимствуется и целый ряд характерных для влашской поминальной обрядности деталей. Так, в среду на Страстной неделе ритуал с водой устраивают только те, у кого кто-либо умер в прошедшем году: воду набирают в ручье или реке и выливают ниже по течению со словами: «Это для души N.» В селах окрестностей Неготина на поминки в сорок дней, которые называются помана, девушка из дома умершего обходит 40 соседских домов и приносит воду в память об умершем [15. С. 362] и т.д. Особо выделяется календарная помана в Великий четверг – обряд в селах Хомолья, который сопровождается большим числом обрядовых действий и включает манипуляции с целым рядом ритуальных предметов (выпеченные булочки, сплетенную за один день корзинку, свечи, камешки со дна реки, дощечки, ладан, базилик, ковш), но сводится опять-таки к выливанию воды в источник для умершего, который, по поверьям, испытывает на «том свете» большую жажду [15. С. 362].
9 Ритуалы с водой могут заимствоваться сербами в обрядах, следующих за погребением, которые называются иначе, нежели «помана»: по моим записям (2005 г.) в сербских селах Болевацкого края, трпéза включает богато обставленный ритуальными деталями обряд с передачей воды умершему на «тот свет». В с. Руиште утром в первое воскресенье (и затем каждое воскресенье до 40 дней) идут на кладбище с бутылкой воды, сваренным кофе и ракией, при этом воду не возвращают домой – к деревянному кресту привязывают бутылку с водой и кусочком сахара, перевернув ее, чтобы через сделанное снизу отверстие сладкая вода понемногу капала в изголовье могилы. До 40 дней принято постоянно пополнять бутылку водой, если кто-то из близких или знакомых оказывается на кладбище. По сведениям других информантов из того же села, сумку, в которую кладут бутылку воды, кофе и вино и немного от каждого блюда для поминального обеда после погребения, несут во время похоронной процессии. Все съестное и питье оставляют после погребения на могиле, а затем приносят еду и питье «постоянно», причем особенно регулярно доливают в бутылку воды над гробом, «чтобы он пил, а то, что несут из пищи, тут же и едят, чтобы он ел» (Олга Миличевич, 1938 г.р., соб. зап., 2005).
10 Возвращаясь к лексическому обозначению поминальных застолий, следует отметить, что в сербских селах Княжевацкого округа обнаруживается лексика, мотивированная древними представлениями о душе на «том свете», которые имеют явное сходство с соответствующими фрагментами романской культуры. Это, прежде всего, касается термина погреj (< *grěti), который в княжевацких селах обозначает и поминки после захоронения, и поминки в течение всего первого года, отсылая нас к архаическим верованиям о нуждах души в загробном мире, требующей обогрева и пищи: в.-серб. княжевац. погреj ‘поминки после захоронения’, ‘поминки в субботу после погребения’, ‘поминки на 40-й день’, ‘поминки в полгода после смерти’, ‘поминки по истечении года’(с. Доня Каменица, соб. зап., 1997). Термин погреj находим и в «Словаре тимокского говора» Я. Динича: «погрéj м даћа, подушjе. – На Слободáна jучéр давáли погрéj» (поминки, проводы. – Слободану вчера давали «погрей») [7. С. 206]. В объемном Дополнении к словарю можно обнаружить синоним: погрóбина «еда и напитки которые даются за упокой души умершего» [8. С. 496]. Если основой мотивации первой лексемы можно считать верования о необходимости давать в первый год после проводов тепло и пищу душе, которая пребывает на том свете, то второй термин ассоциируется с поминальным угощением непосредственно после похорон (закапывания гроба в могилу); впрочем, в словаре Динича не уточняется, является ли погробина поминальной трапезой только после похорон покойного или же в течение всего первого года поминовения. Как бы то ни было, термин погреj до сих пор пока в других местах восточной Сербии не встретился, но его связь с *grěti9 (замечу, что на поминальных трапезах славян пища должна была быть теплой, поскольку, по поверьям, души покойных питаются паром)10 представляется убедительной особенно в свете повсеместно распространенной в восточной Сербии идеи о необходимости «греть покойников», основанной на древнем славянском веровании в то, что на «том свете» царит холод и души нуждаются в тепле и обогреве, особенно после зимнего периода (см. [1. С. 543]). Поверье известно как в восточной Сербии, так и у болгар в Подунавье, а также у сербов Баната и на румынском побережье Дуная в сербском селе Свиница [14. С. 86–87].
9. Семантическую реконструкцию данного диалектного термина могут связывать и с *grebti (ср., например, болг. гребá, означающее не только ‘черпать’, но и ‘рыть, копать’; рус. гроб, погребение и под.), учитывая также значительное число лексем, связанных с похоронно-погребальной сферой в сербском литературном языке: гроб ‘могила’ [23. С. 215], погреб ‘похороны’ с соответствующими производными: погребни ‘похоронный’, погребник ‘официальное лицо, осуществляющее похороны’, ‘могильщик’, ‘участник похорон, несущий гроб’, ‘священник на похоронах’, погребнина ‘плата за похороны’ и др. [23. С. 930].

10. Это представление фиксируется, прежде всего, у восточных славян [20. С. 151].
11 Более распространена в восточной Сербии лексема подушjе (и ряд словообразовательных вариантов: задушjе, задуша и под.), внутренняя форма которой связана с идеей посмертного существования души вне тела (однако с теми же потребностями, что и при жизни присущи человеку)11. Дериваты от серб. душа в значении ‘поминки в течение года после смерти человека’ фиксируются в разных регионах проживания сербов в Хорватии и Боснии (см. [21. С. 593]), а также на территории западной, южной и восточной Сербии: подушjе ‘поминальная трапеза в течение первого года после смерти’ (Шумадия) [17. С. 344], (Хомолье) [18. С. 594], подушjе ‘поминальная трапеза в первую субботу после смерти’ (регион Неготина) [19. С. 34–35], задуша ‘поминальная трапеза’ (с. Церница, р-н Гниланя, Косово, зап. Б. Сикимич) и т.д.12 При этом по форме диалектное слово отличается от обозначения задушница – календарных поминок, приуроченных к весенним, летним и осенним праздникам, у сербов; этот обрядовый термин известен не только по всей Сербии, но и шире у балканских славян – болгар и македонцев (см. карту с комментариями в [21. С. 604–612])13.
11. Ср. также аналогичные выводы С. Зечевича в «Вестнике этнографического музея», где он описывает похоронно-поминальные традиции в регионах Краины и Ключа [11. С. 48–50], окрестностях Бора [12. С. 153] и других восточносербских областях.

12. Логичным продолжением широкого распространения термина подушjе как обозначения поминальной трапезы можно считать включение слова в «Словарь сербского языка» 2011 г., во втором и третьем значениях соответственно: «обрядовое пиршество в память о покойном, поминки» и «еда и питье, которым угощают на поминках, и оставляют на могиле после похорон или поминок» [23. С. 940], в отличие от термина задушjе, который трактуется в словаре двояко: и как синоним «подушья» в значении ‘поминки’, и как «дар (для спасения собственной души)» [23. С. 374].

13. Иногда может встретиться термин задужбина (Воеводина [5. С. 58], Скопска Котлина в Республике Северная Македония [26. С. 460]), что наводит на мысль о семантической контаминации с задужбина в основном значении ‘вложение средств в значимое для народа дело (церковь, здание и пр.)’, подробнее анализ сербской лексемы задужбина и ее связи с погребальной и поминальной сферой см. [27. С. 385–387, 390–399, 403].
12 Таким образом, диалектная терминологическая лексика, бытующая на северо-востоке Сербии и обозначающая поминки в течение первого года после погребения, включает как славизмы, так и романизмы. Имеющий широкое распространение термин помана сербами не осознается как этимологический славизм и прочно связывается с культурой влахов, проживающих по соседству. При этом обнаруживается лексика, отражающая архаические представления о покойном и его пребывании на «том свете», типологически родственные романской культуре. Так, термин погреj, обозначающий в княжевацких селах поминки как после захоронения, так и последующие – в течение первого года после смерти, свидетельствует о древних верованиях, связанных с потребностями души в обогреве и пище в загробном мире. Распространенная в восточной Сербии лексема подушjе (и ее словообразовательные варианты от производного душа) вербализирует идею посмертного существования души, которая испытывает те же нужды, что и человек при жизни. С этой точки зрения наименования трпеза или софра (совра), даћа могут рассматриваться в свете архаических представлений о воздаянии необходимых для души покойного на «том свете» воды и питья. При этом снедь и питье, употребленные в пищу гостями, подарки от хозяев и другие блага для пришедших на поминки осознаются как дар самому умершему.

Библиография

1. Агапкина Т.А., Виноградова Л.Н. «Греть покойников» // Славянские древности: Этнолингвистический словарь / под общ. ред. Н.И. Толстого. М.: Международные отношения, 1995. Т. 1. С. 543–544.

2. Анастасова Е. Наял се като влах на помана (Още веднъж за помана за жив) // Северозападна България: общности, традиции, идентичност. Регионални проучвания на българския фолклор. София: Акад. изд., 2002. Т. 4. С. 60–64.

3. Антић С. Четрдесетодневна помана у селу Гамзиград // Етно-културолошки зборник. Сврљиг: Етно-културолошка радионица, 1995. Књ. 1. С. 221–224.

4. Бизеранова С. Исследование погребальной обрядности болгар и влахов. Враца: Алекспринт, 2013. 544 с.

5. Босић М. Основне одлике обичаjа животног циклуса Срба у Воjводини // Етнички и етнокултурни контакти у панонско-карпатском простору. Београд: Етнографски институт САНУ, 1997. С. 55–65.

6. Братић Д. Посмртни ритуал // Гласник Етнографског музеја у Београду. Београд, 1993. Књ. 57. С. 275–282.

7. Динић J. Речник тимочког говора // Српски диjалектолошки зборник. 1988. Књ. 34. С. 7–335.

8. Динић J. Речник тимочког говора (додатак) // Српски диjалектолошки зборник. 1990. Књ. 36. С. 1–208.

9. Драгић М. Систем помана и култ загробног живота код становништва влашког говора источне Србиjе // Развитак. № 2. Заjечар, 1975. С. 70–79.

10. Ђокић Д. Лечење болести коjе изазиваjу демонска бића у Звижду // За здравље. Књ. 7. Из историjе народне медицине и здравствене културе. Заjечар: Народни музеj, 2000. С. 211–215.

11. Зечевић С. Самртни ритуал и неки облици култа мртвих у становништва влашког говорног jезика Краjине и Кључа // Гласник Етнографског музеја у Београду. Београд, 1967. Књ. 30. С. 47–78.

12. Зечевић С. Култ мртвих и самртни обичаjи у околини Бора // Гласник Етнографског музеја у Београду. Београд, 1975. Књ. 38. С. 147–169.

13. Зечевић С. Самртни oбичаjи у околини Заjечара // Гласник Етнографског музеја у Београду. Београд, 1978. Књ. 42. С. 383–398.

14. Зечевић С. Култ мртвих код Срба. Београд: Вук Караџић, 1982. 124 с.

15. Кулишић Ш., Петровић П.Ж., Пантелић Н. Српски митолошки речник. Београд: Етнографски институт САНУ, 1998. 484 с.

16. Малый диалектологический атлас балканских языков. Серия лексическая. Т. 1: Лексика духовной культуры / под ред. А.Н. Соболева. München: Biblion Verlag, 2005. 432 с.

17. Милићевић М. Живот Срба сељака. Београд: Просвета, 1984. 371 с.

18. Милосављевић С. Српски народни обичаjи из среза Хомољског // Српски етнографски зборник. Београд, 1913. Књ. 19. С. 1–442.

19. Пантић З. Посмртни обичаjи у Штубику код Неготина // Расковник. № 75–76. Београд, 1994. С. 32–38.

20. Плотникова А.А. Душа // Славянская мифология. М.: Международные отношения, 2002. С. 150–151.

21. Плотникова А.А. Этнолингвистическая география Южной Славии. М.: Индрик, 2004. 768 c.

22. Плотникова А.А. Южные славяне в балканском и общеславянском контексте: Этнолингвистические очерки. М.: Институт славяноведения РАН, 2013. 384 с.

23. Речник српского jезика. Нови Сад: Библиотека Матице српске, 2011. 1561 с.

24. Седакова И.А. Исследование погребальной обрядности болгар и влахов (в свете развития этнографии Болгарии) // Славянский альманах. № 1–2. М., 2016. С. 409–416.

25. Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян. М.: Индрик, 2004. 320 c.

26. Филиповић М. Обичаjи и веровања у Скопскоj Котлини // Српски етнографски зборник. Београд, 1939. Књ. 54. С. 277–566.

27. Якушкина Е.И. «Доброе дело» в языке и культуре балканских славян // Доклады российских ученых. IX конгресс по изучению стран юго-восточной Европы. СПб.: Наука, 2004. С. 384–406.

28. Skok P. Etimologijski rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb: Jugoslav. acad. znan. i umjet. Publ., 1972. T. 2. 700 с.

29. Skok P. Etimologijski rječnik hrvatskoga ili srpskoga jezika. Zagreb: Jugoslav. acad. znan. i umjet. Publ., 1973. T. 3. 703 с.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести