Везде
Transformation of the Hagiographic Genre in the Russian Court Literature of the Early Modern Times
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
Transformation of the Hagiographic Genre in the Russian Court Literature of the Early Modern Times
Annotation
PII
S0869544X0023221-6-1
DOI
10.31857/S0869544X0023221-6
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Lidiya Sazonova 
Occupation: chief researcher
Affiliation: Institute of world literature. A. M. Gorky RAS
Address: Moscow, Russia, Moscow
Edition
Issue 6
Pages
5-18
Abstract

 is combined with the political actualization of the content of the work.

Keywords
lives of the saints, hagiographic image, historical and cultural context, court literature, political actualization, Tsar Alexei Mikhailovich, Tsar Fyodor Alekseevich, Simeon Polotskii, Sylvester Medvedev.
Received
23.11.2022
Date of publication
28.12.2022
Number of purchasers
6
Views
253
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite Download pdf
Additional services access
Additional services for the article
Services benefits
100 RUB / 1.0 SU
Additional services for the issue
Services benefits
970 RUB / 16.0 SU
Additional services for all issues for 2022
Services benefits
4365 RUB / 87.0 SU
1 Жития составляют «едва ли не самую обширную часть христианской литературы, со своими закономерностями развития, эволюцией структурных и содержательных параметров» [6. C. 8] (см. также [7. C. 283–345]).
2 Согласно сложившемуся в Средневековье агиографическому канону, житие имеет трехчастную композицию: вступление, в котором автор представляет свой труд читателю; следующая за экспозицией основная часть изображает святого, его рождение и воспитание, деяния; эпилог повествует о его праведной кончине и чудесах [9; 19; 11. С. 16 и сл.; 2; 1. C. 68 и сл.; 4. С. 247 и сл.].
3 Одна из идейных задач житийной литературы – предоставить читателю «агиографически просветленный» идеальный образ, «блистающий всеми возможными христианскими, даже специальными монашескими добродетелями» [5. С. 117]. Житийный сюжет и фабула с протяженным событийным рядом, выполняя характерологическую роль, проявляют разные стороны нравственного облика героя, который поворачивается разными гранями своих добродетелей: праведностью, стойкостью, мудростью, трудолюбием, духовной силой побеждать бесов, кротостью. Отдельные события из жизни святого предстают как примеры на самые важные – с агиографической точки зрения – духовно-моральные качества.
4 Житие имеет дидактическую направленность и одновременно, кроме нравственно-учительных целей, оно расширяет кругозор читателя знанием о великих личностях, достойных подражания, и значительных исторических событиях. Под влиянием новых историко-культурных контекстов традиционный по своей природе жанр эволюционирует. В житиях, бытующих на протяжении многих веков об одном и том же персонаже, может наблюдаться выпадение отдельных сюжетных звеньев, отражение и усиление политических тенденций [15. С. 99–106].
5 На период раннего Нового времени в России приходится знаменательный момент в истории агиографического жанра. Житие функционирует не только как отдельное самостоятельное произведение, но включается в придворной литературе в состав характерного для эпохи и чрезвычайно популярного жанра тезоименного приветствия, образуя с ним синтетическое единство. Можно сказать, что житие святого выполняет в этом жанровом синтезе роль риторического изобретения (inventio), позволяющего реализовать барочный принцип отражения, удвоения образа (18. С. 78–101). Тезоименные приветствия, созданные на основе жития, посвящены святым, соименным членам царской семьи или особо почитаемым при дворе. Панегирическое прославление адресата сочетается с похвалой его небесному патрону, и стихотворное послание насквозь пронизывается агиографическими мотивами.
6 Жития преодолевают границы сакральной сферы и переходят в сферу придворной культуры, они служат отправным моментом, поводом для обращения к царской семье. Ближайшая цель рассказа о святом в таком синтетическом жанре состояла не в том, чтобы просто познакомить читателя с выдающимися личностями и важными историческими событиями – они были хорошо известны по церковному календарю, ибо «богослужение, как известно, включало в себя после кондака и икоса соответствующему святому и чтение его жития в проложной (краткой) редакции» [3. С. 170]. Эта цель заключалась в том, чтобы панегирически прославить царственную особу – тезку святого.
7 В русской литературе яркий пример использования средневекового жития в интересах актуальной современности предоставляет творчество Симеона Полоцкого. В пространное стихотворное приветствие царю Алексею Михайловичу, приуроченное ко дню «тезоименнаго защитника его святаго Алексѣя человѣка Божия. Месяца марта в 17 день», он включил мотивы жития Алексея человека Божия, одного «из популярнейших житий, в беспримесном виде, запечатлевшем само “лицо” агиографии» [3. С. 165]. Тезоименное приветствие находится в «Рифмологионе» Симеона1, где оно разделено на двенадцать частей. В тексте упоминается первая супруга царя Алексея Михайловича Мария Ильинична Милославская (1624–1669): «Тебѣ, пресвѣтлый Царю, помошницу / дарова Господь Марию Царицу». Следовательно, произведение написано в период с 1664 г., когда Симеон прибыл в Москву, до 3 марта 1669 г. (день кончины царицы Марии Ильиничны).
1. ГИМ. Синодальное собр., № 287. Л. 365–371; текст цитируется по первому полному научно-критическому изданию: Симеон Полоцкий. Рифмологион: Собрание придворно-церемониальных стихов / подг. текста, ст. и коммент. А. Хипписли, Х. Роте и Л.И. Сазоновой. Wien; Köln; Weimar: Böhlau Verlag, 2017. Т. 2. Л. 365–371 (Bausteine zur slavischen Philologie und Kulturgeschichte. Reihe B: Editionen. Bd. 27 / 2); далее ссылки на листы рукописи даны в тексте в круглых скобках по данному изданию, обозначенному сиглой Р.
8 Алексей человек Божий (день памяти – 17 марта) – небесный патрон царя Алексея Михайловича. В произведении Симеона имена со-отражаются друг в друге, и прославление святого переходит в славословие прямому адресату, образуя комплементарную символику.
9 Политическая жизнь России раннего Нового времени создала условия для перехода религиозно-нравоучительного сюжета в сферу государственных отношений и интересов. Метафорическая ассоциация святой Алексей / тезка-царь придала теме Алексея человека Божия дополнительный смысл, большую глубину и историческую перспективу. В обращении к этой теме в соответствующем историко-культурном контексте проявилось национальное своеобразие. В западноевропейской литературе и в русской в период до правления царя Алексея Михайловича история Алексея Римского имела исключительно религиозно-нравоучительное значение, что подчеркивалось, например, в европейском театре XVI–ΧVII вв. приурочением драм об Алексее человеке Божием к дням памяти духовных лиц и святых. В литературных же обработках Жития Алексея, появившихся в России в царствование Алексея Михайловича, тема Алексея человека Божия приближена к реальной жизни, и ее новое, светско-государственное, значение выдвинуто на передний план.
10 Столица празднует именины государя, прославляя день, когда он получил имя святого Алексея:
11 Град же царствуяй, Москва нареченный,
12 днесь радостию зѣло исполненный,
13 Яко ты, Царь наш, во нь же день родися, сего имене общник сотворися.
14 Параллелизмом фигур подчеркивается уподобление адресата текста святому, который выступает уже не только как самостоятельный персонаж, но и как аллегория. Царь, наделенный волею Бога именем святого Алексея, призван чтить и прославлять это имя: «Достоинством ти имя то славиши». Являясь источником риторического изобретения, имя выстраивает текст стихотворной похвалы. Прием этимологического обыгрывания имени предоставляет поэту материал для основного мотива, переходящего из строфы в строфу: во всех начинаниях царя святой Алексей – «помощник»2, «защитник», «хранитель» и «ходатай»: «Есть он ходатай к Богу непрестанный».
2. О риторико-панегирическом приеме этимологизации имени см. [17. С. 432–435].
15 Тождество имени святого и царя служит поэту отправной точкой для изыскания дальнейших аналогий между ними. Введение префигураций – один из характерных для риторики барокко способов раскрытия темы, обогащающий смысловой план ассоциативной образностью. Поэтика двоящегося образа берет начало в принципе отражения, который ценился в эпоху барокко чрезвычайно высоко [20. С. 78–101]. Алексею Михайловичу присваиваются качества, которыми обладает Алексей человек Божий: «С именем благость свята Алексѣя / проявляеши в днех жизни твоея»; «С именем его ты приял и нравы, / здѣ и в небеси достойныя славы». Преодолевая явную несопоставимость фигур царя и нищего святого, поэт проявил изощренную изобретательность в поиске оснований для их сближения. Царь объявляется «подражателем» Алексея человека Божия в совершенном житии, в отношении к Богу, богатству и всем земным благам. «Злато есть блато и прах – сокровища, / вся лица красна червию суть пища», – Алексей, осознавший мысль о тленности всего земного сущего, презрел богатства, принял нищету, «тече во след Христа», чтобы получить вечные ценности, которых «тля не может тлити».
16 Причудливый параллелизм, устанавливаемый между персонажами, обнаруживает, что, оказывается, и для царя Алексея Михайловича земные богатства не имеют значения – «злато и сребро ни во что суть тебе», «злато» в его мысли, «яко блато», оно «нескупо» раздается нищим. Царь «держит» царствие, чтобы послужить Царю Небесному, который и есть истинная ценность. Долг христианского государя – хранить державу, принадлежащую Богу: «Державу Его от врагов спасая, / от волков хищных овцы избавляя».
17 Обсуждаются в приветствии и такие моральные качества прославляемых персонажей, как свобода от страстей. Алексей человек Божий «от огня страстей пребысть неврежденный», избежал свадебного чертога ради небесного, не дал себя погубить «мирским сластям», стал «ангелозрачен» и «прошед огнь, воду, в раи почивает». Поэтическая фантазия сопрягает образы Алексея человека Божия и царя Алексея Михайловича на основе евангельской мысли «Блаженны нищие духом; ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5:3). Царь «нищ еси духом, аще богат в злато»; эта мысль варьируется: «Царствие держа, духом нищ живеши, / красоты мира в ничто вмѣняеши. / Кроток в силѣ и смирен во власти, / и укротитель яростныя страсти». Сближая образ царя и его тезоименного покровителя, поэт характеризует их религиозные чувства одной и той же барочной метафорой – алтарь сердца: «Олтарь избра Бог в Алексии себѣ, / в его бо сердци живе, яко в небѣ […] / Подобный олтарь сердце твое, Царю, / Богу в жилище, велий Государю».
18 Наконец, в цепь параллелизаций вовлекается еще один аргумент, позволяющий обобщить изображение царя и святого, – совершенное житие того и другого. Для прославления святости, идеальности образа Алексея человека Божия поэт приспособил апофтегму о Диогене, тщетно пытавшемся найти днем со свечой достойного человека. То, что не удалось осуществить в языческие времена, свершилось в христианском Риме: «В Римѣ человѣк Божии обрѣтенны / Алексѣй с небес человѣк реченны / Жития ради во всем совершенна, / всѣми доброты свѣтло украшенна». Тому же, кто ныне захотел бы найти подобного ему, следует знать, что «между всѣми един совершенный / ты, Царю свѣтлый, Алексѣй реченный». Своими молитвами Алексей человек Божий даст «Царю Руси всея» и его «державѣ» благоденствие. Царь Алексей Михайлович станет непобедим, враги будут повержены к его ногам, пределы владений распространятся, и в них воцарится мир.
19 Царь, хранитель державы, и его небесный покровитель – святой подвижник Алексей сопоставлены в главном – в том, что составляет суть их духовных устремлений. Каждый из них, исполняя свою собственную миссию, с одинаковым рвением служит Богу.
20 Заключительная, 12-я, строфа содержит прямое обращение к святому Алексею: Пусть он «Алексѣю, сыну Руску свѣта, / изволит дати многа, многа лѣта, / Да бы России он славы прибавил». В традиции придворной литературы приветствие, адресованное царю, имеет в поле зрения членов царской семьи, а также институт духовной и светской власти. Алексей человек Божий, обратившись с молитвенным воззванием к Богу, распространит свое покровительство на царских дочерей, на архиереев, священный клир, князей и бояр, русское воинство и «весь род Росийския страны»:
21 Пресвѣтлым дщерем царей правовѣрных
22 моли у Бога лѣт многих всемирных.
23 Архиереом, свѣтилником свѣта,
24 клиру священну моли многа лѣта.
25 Не забуди же полаты, сигклита,
26 князей и боляр – им же многа лѣта.
27 Российским воем буди пособитель,
28 на супостаты от стрѣл их хранитель.
29 Умоли в бранех им одолѣние,
30 буди от скорбей всѣх избавление.
31 Наконец, весь род Росийския страны,
32 храни от всѣх бѣд и вся христианы,
33 Заступай род наш до кончины свѣта,
34 да живем кромѣ всяческа навѣта. (Р, л. 371)
35 Таким образом, тезоименное приветствие Симеона Полоцкого царю Алексею Михайловичу со всей очевидностью подтверждает, что интерес к Житию Алексея человека Божия в придворной литературе находится в русле тех идеологических и литературных процессов XVII в., которые привели к обогащению древней легенды новым содержанием и новым художественным смыслом.
36 В венской рукописи находятся также примеры подобного рода сочинений, принадлежащие перу Сильвестра Медведева. Спустя четыре месяца после кончины Симеона Полоцкого (25 августа 1680), он составил стихи, посвященные памяти раннехристианской святой Евдокии, мученицы (ум. ок. 160–170 г. [20. С. 119–121]): «Стиси краесогласнии в похвалу преподобныя мученицы Евдокии»3. Первая публикация «Стихов краесогласных…» Сильвестра Медведева в похвалу Евдокии выполнена по более поздней рукописи (ИРЛИ РАН, Древлехранилище. Пин.113), в которой отсутствуют последние 60 строк4.
3. Австрийская национальная библиотека (Вена). Cod. slav. 174. Л. 26об.–34об. (далее при цитации венская рукопись обозначена сиглой В). В описании Г. Биркфелнера все входящие в данную рукопись сочинения приписаны авторству Симеона Полоцкого [21. S. 166–170]. Об авторстве Сильвестра Медведева ряда сочинений, вошедших в данную рукопись наряду с текстами Симеона Полоцкого, см. [16].

4. Панченко А.М. Материалы по древнерусской поэзии, I–III. // ТОДРЛ. Л.: Наука, 1974. Т. 28. С. 371–375; Библиотека литературы Древней Руси. Т. 18. XVII век / подг. текстов и коммент. С.И. Николаева. СПб.: Наука, 2014. С. 304–312.
37 Средневековый сюжет о святой Евдокии перенесен им в новый культурный контекст вслед за Симеоном Полоцким, автором двух декламаций о христианской подвижнице, вошедших в «Рифмологион»: «Стиси краесогласнии в похвалу святыя преподобномученицы Евдокии», 1679 г. (Р, л. 628–631об.) и «Стиси краесогласнии в похвалу преподобныя Евдокии», 1680 г. (Р, л. 651об.–654об.). Заметно, что при составлении своих текстов Сильвестр Медведев воспользовался названными декламациями своего наставника как готовым строительным материалом.
38 В день памяти святой Евдокии Сильвестру Медведеву впервые представился повод выступить при царском дворе в роли придворного поэта. Запись в рукописи свидетельствует о том, что стихи были произнесены в Кремле в присутствии самого государя: «Писаны 189-го (=1681) генваря в де. Говорен у Великаго Государя в Верху марта в 1 де» (В, л. 26об.). Дата произнесения названных стихов «в Верху» в день памяти святой Евдокии (1 марта 1681 г.), совпадает с именинами покойной царицы Евдокии Лукьяновны Стрешневой (1608–1645), матери царя Алексея Михайловича и бабушки царя Федора (1661–1682), а также старшей дочери царя здравствующей царевны Евдокии Алексеевны (1650–1712), сестры царя Федора. Имя Евдокия получила также младшая дочь Алексея Михайловича «Евдокия Меншая» (умерла во младенчестве, 1669 г.)5. Сочинение может рассматриваться как тезоименное приветствие, хотя эти царские особы в нем не названы. Упомянуты здравствующие царицы – Агафья Семеновна Грушецкая (1663–1681), супруга царя Федора Алексеевича, и Наталия Кирилловна Нарышкина (1651–1694), вдова царя Алексея Михайловича (1629–1676). О царевнах же говорится в обобщающей фразе («Благовѣрным Царевнам даруй многа лѣта»), в отличие от поименно названных царевичей Иоанна Алексеевича (1666–1696) и Петра Алексеевича (1672–1725). Поэт призывает святую Евдокию блюсти Иоанна «здрава, в благости избранна», Петру же дать «здраву, мудру и славну долголѣтствовати». На первом месте – царь Федор Алексеевич. Святой Евдокии адресовано прошение «ходатайствовати о нас к Богу и ум наш право наставляти».
5. См. «Епитафион Царевнѣ Евдокии Меншой» (Р, л. 511–511об.).
39 Обращение Сильвестра Медведева к царской семье и к представителям российского общества (патриарх и церковные иерархи, князья, бояре, воины) подготовлено в «Стихах краесогласных…» предшествующим описанием судьбы святой Евдокии на пути обретения ею ценностей христианской жизни, ибо, как сказано в произведении, жития святых предлагают «разныя ко спасению пути» и учат «подражати словом и дѣлом Христу». Поэтому в день памяти Евдокии поэт предложил о жизни ее «слово». Перед нами – житие в стихах, один из характерных для придворной литературы жанров. Древнерусская литература с ее богатой и обширной агиографической традицией, включая «Великие Четьи-Минеи» митрополита Макария, такого не знала. Жанр появился в период раннего Нового времени в придворно-церемониальной поэзии на почве панегирического творчества. Агиографический сюжет о Евдокии перестал быть предметом лишь религиозно-назидательного чтения. Особо почитаемая при дворе святая вошла в придворную культуру и поэзию XVII в. как образец непоколебимой веры и стойкости, как духовно-нравственный ориентир и одна из покровительниц царской семьи и Русской земли.
40 Девица Евдокия, самарянка по происхождению и вере, прельстила «многих мужей» своей несказанной красотой и тем самым безжалостно привела их к погибели. Блудница собрала несметное богатство, какое едва ли найдется в царских сокровищницах. Великую грешницу спасло лишь обращение к Богу, свершившееся под влиянием монаха Германа, убедившего Евдокию отвлечь свой ум от прелести мира, отбросить драгоценную одежду, раздать свое богатство нуждающимся, омыть себя от грехов в купели крещения и стать чистой и непорочной. Она отринула, – как пишет Сильвестр, – «вся красная» в мире»: «Красоты мiра весма она обругала, / прелести и богатства дивнѣ вся попрала. / Плотския совершенно страсти умертвила / егда тѣло си постом присным утрудила. / Познася, яко велии зѣло враг плоть бяше»(В, л. 27об.–28). В стихах обрабатываются традиционные средневеково-барочные мотивы переменчивости сущего: «Злато есть блато и прах – земна сокровища, / вся лиц красных доброта – червию суть пища. / Вся сласти тѣлесныя в горесть обратятся, / веселия временна в слезы измѣнятся». Блаженны те, кто, презрев мир, живет в благочестии, ожидая радости и веселия в небе.
41 Вслед за Симеоном Полоцким внимание Сильвестра привлекли в житии святой эпизоды, в которых рассказывается, как после семидневного поста и молитвы ей открылось видение сияющего света, превосходящего солнечные лучи, и радующихся ангелов, приветствовавших ее как сестру. Когда же сопровождаемая ими святая пыталась войти в светлую обитель, на пути встал «некто, страшный видом, черный как сажа, уголь и смола. Это было страшилище, превосходящее всякую черноту и тьму», оно напало на Евдокию за то, что безмерное богатство, собранное «от многих мужей» в бытность ее блудницей, она отдала на нужды бедных. В стихах Симеона черное «страшилище» воплощено в образе «Ефиопа»: «и видѣ на небѣ / Аггелы, радость приемшыя себѣ, / Ефиопа же, излиха стеняща, / аки обиду от нея терпяща / Тѣм же богатство свое расточаше / убогим, иже злѣ собрала бяше. / Тако достойна бысть небесна лика, / во нь же причте ю Христос, всѣх Владыка» (Р, л. 629). Сильвестр излагает содержание данного фрагмента близко к тексту учителя, однако, переводя его из 11-сложного стиха в 13-сложный, наращивает текст (добавления Сильвестра выделены курсивом): «…видѣ во ужасѣ на небѣ / восприемшия радость ангела о себѣ, / Ефиопа же черна излиха стеняща, / аки многу обиду от нея терпяща. / Тѣм же сокровище си скоро расточаше, / странным, убогим, еже злѣ собрала бяше. / Того ради достойна бысть небесна лика, / во нь же причте ю Христос Бог и всѣх Владыка» (В, л. 28). Для создания 13-сложного размера взамен 11-сложного, каждая строка увеличивается на два слога, что достигается изменением формулы причастия (приемшия / восприемшия), добавлением к характеристике Ефиопа определения «черна», дополнением существительного «обиду» наречием «многу», заменой трехсложного понятия «богатство» сочетанием четырехсложного слова «сокровище» с частицей «си» и наречием «скоро», вставкой предлога «Того ради» и введением к имени Христа определения «Бог» с соединительным союзом «и».
42 Евдокия победила свою плоть, мыслью устремилась к покаянию, распустила прислугу – рабов и рабынь. Монах Герман постриг ее в инокини, и с тех пор она пребывала в трудах и подвигах постничества. Сильвестр перевел ситуацию на язык евангельской символики тесного и пространного пути (Мф 7: 13–14): Евдокия избрала «претесный путь» до светлого неба, покрытый «тернием острым», ибо он ведет в жизнь и в конце него – «шипок благовонный» – роза; пространный же – путь погибельный.
43 Добродетельный образ жизни героини раскрывается в серии антитез в средневеково-барочном вкусе:
44 За житие си, злое и пиянственное,
45 восприят трезвѣние повседневственное.
46 За сладкия пищи – сух хлѣб скуднѣ вкушаше,
47 за сладко вино – хладну воду приимаше.
48 За златы ризы, за ти себе украшаше –
49 в раздранно рубище себе облачаше,
50 За скверны пѣсни – псалмы пѣвше духовныя,
51 за скакание – творя поклоны всенощныя,
52 За мяхкии постели – на земли валяшеся,
53 за многий сон – бдѣние же совершашеся,
54 За скверны – любители Христа единаго
55 возлюбила всѣм сердцем Бога истиннаго.
56 Злато же и сребро все убогим раздаяше,
57 на нас ради обнищавшу в нищетѣ служаше.
58 За богатство мирское, скверны собраное,
59 купи себѣ царствие вѣчно небесное.
60 За присное плотское си угождение
61 яви Богу духовно выну служение.
62 За вседневну веселость – слезы изливаше,
63 во дни и в нощи, аки хлѣб сладки ей бяше. (В, л. 31–31об.)
64 В агиографическое описание размеренного образа монастырской жизни игуменьи Евдокии вторгается неожиданная драматургическая интрига, связанная с мотивом искушения. Один из богатых юношей, по имени Филострат, вспомнил свою прежнюю любовь к Евдокии и, распаляясь похотью, стал размышлять о том, чтобы склонить ее к любодеянию. Действуя хитростью и обманом, он оделся в иноческую одежду и, как волк в овечьей шкуре, проник в женский монастырь. Увидев святую Евдокию, изумился ее смиренному, изнуренному виду и нищете. Разжигаясь страстью к Евдокии, Филострат обратился к ней с пламенной речью, уговаривая святую уйти из монастыря, от голода, от жалких одежд, от жесткой власяничной постели и возвратиться в свои палаты к прежним увеселениям, не скрывать красоту своего лица во тьме иночества. Он обещает найти и вернуть Евдокии отверженные ею богатства. Когда же Филострат произнес свои безумные речи, Евдокия гневно повелела ему возвратиться к себе, ибо он – сын дьявола. Она дунула ему в лицо, и тотчас мнимый инок и коварный обольститель упал мертвым на землю: «Филострата, прежде дхнувше, умертвила, / таже удобно паки словом воскресила» (В, л. 32об.). Поражение от дуновения – метафора, использованная агиографом для того, чтобы изобразить, что в изможденном теле Евдокии живет сила Святого Духа. Своей праведной жизнью она обрела дар чудотворения. По молитве Спасителю святая явила новое чудо, воскресив искусителя. Восстав от смерти, как от сна, Филострат раскаялся и уверовал в Христа. Евдокия наставила грешника не отступать от истинного пути святой веры.
65 Прежние поклонники не переставали подвергать святую напастям. Они оклеветали ее перед местным правителем Аврелианом, что привело лишь к гибели его сына. И снова свершилось чудо: святая по молитве своей воскресила юношу, а царя со всей его семьей привела к христианской вере. Не унимались враги-язычники и по приказу наместника Диогена, гонителя христиан, Евдокия была схвачена, заключена в темницу, затем ее повесили на дереве и бичевали. Но все нападения злобных врагов заканчивались ее славной победой и приведением преследователей к христианской вере. После наместника Диогена, умершего в христианской вере, его должность занял Викентий, человек жестокий и враг христиан. По его приказу Евдокия была обезглавлена в первый день месяца марта.
66 Пространное агиографическое повествование, занимающее основную часть «Стихов краесогласных…» Сильвестра Медведева в похвалу мученицы Евдокии, завершается торжественной концовкой, в которой прославляется царский род, Русское государство и сама святая как одна из их небесных покровителей. Данный фрагмент инкрустирован цитатами из декламации Симеона Полоцкого (Р, л. 654). Сильвестр просит святую Евдокию умолить «у Господа Феодору Царю / здравие, лѣта многа вѣрну Государю». Вслед за упоминанием Федора Алексеевича он добавил собственные строки о супруге царя: «От Господа же ему поданной Царицѣ / Государынѣ нашей, скорой заступницѣ / Агафии здѣ здраво многолѣтно жити / и во наслѣдие чад благоплодной быти». Затем в цитируемый текст введено имя царицы Натальи Кирилловны, отсутствующее в источнике: «Благовѣрной Царицѣ тщися умолити / Наталии во здравии многолѣтно жити». Далее без изменений воспроизведен пассаж из шести строк: «Благородный Царевич Иоанн от Бога / да имать дар здравия на лѣта премнога. / Пресвѣтлой Царевичь Петр здрав да возрастает, / в пособие царствию силен, мудр бывает. / Пресвѣтлыя Царевны сам да соблюдает, / во здравии и благоденствѣ прилагает» (В, л. 29об.).
67 Отойдя от текста своих источников, Сильвестр высказался на актуальную – антиосманскую – тему. Стихотворная композиция была сочинена после продолжительной борьбы России за Украину и заключения Бахчисарайского мира с турками (3 января 1681 г.). Сильвестр высказывает пожелание: пусть Евдокия светом своей славы просветит «премрачную Луну Турския державы» (В, л. 29об.). Если же «враг Царю нашему явится, / абие мечем его славно да смирится» (В, л. 29об.). Далее, вслед за Симеоном, Сильвестр обращает к Евдокии просьбу о мире: «Упроси мир мирови и плодов лѣта, / да во радости славим Подателя свѣта» (В, л. 29об.). Заключительную часть сочинения Сильвестра соединяют с текстом Симеона строки: «Умоли, Евдокиа, преподобна мати, / да благоволит Господь силу воем дати / На злолютыя враги, иже разоряют, / неповинныя люди и во плѣн хищают» (В, л. 34).
68 Между стихами Сильвестра Медведева и Симеона Полоцкого «в похвалу» Евдокии наблюдаются совпадения, объясняемые общим источником – житием святой Евдокии.
69 Особым вниманием при дворе последних Рюриковичей и представителей новой династии Романовых пользовалась история об индийских преподобных – царевиче Иоасафе и его наставнике, пустыннике Варлааме – главных героях выдающегося памятника мировой литературы. Созданное на основе буддийские легенд произведение о Варлааме и Иоасафе, с развитым занимательным сюжетом, мотивом любовного искушения женской красотой, с речами и диалогами персонажей, вставными притчами-новеллами и поучительными словами не поддается однозначному жанровому определению и характеризуется исследователями как «агиографический роман», «духовный роман», «религиозный роман», «житие», «учительная беседа», «духовная беседа» [12].
70 Христианизированная переработка легенды о Варлааме и Иоасафе была чрезвычайно популярна в средневековых литературах на языках православного Востока и латинского Запада. Повесть о Варлааме и Иоасафе воспринималась как житие, ее герои канонизированы. Память Иоасафа, царевича индийского, православная церковь отмечает вместе с памятью преподобного Варлаама 19 ноября.
71 Первый на Руси перевод повести о святых подвижниках, выполненный с греческого языка на церковнославянский, появился в XI–XII вв. Повесть о Варлааме и Иоасафе имеет обширную рукописную традицию, в XVI в. она включена в «Великие Четьи-Минеи» митрополита Макария. В 1637 г. в Кутейне вышло на старобелорусском языке первое у восточных славян печатное издание памятника. В народном творчестве о Варлааме и Иоасафе слагались многочисленные духовные стихи и песни калик перехожих (см. подробнее [13. С. 34–48]).
72 Царевич Иоасаф весьма почитался при московском дворе как святой царских кровей. Даже не будучи тезоименным ни одному из членов царской фамилии, он обладал в придворной иерархии святых таким же высоким статусом, как Алексей человек Божий, небесный патрон царя Алексея Михайловича, и Мария Египетская – покровительница царицы Марии Ильиничны. Показательно, что в 1668 г. царица Мария Ильинична распорядилась изготовить для царских детей два новых списка с лицевой рукописи, содержащей Житие Алексея человека Божия, Марии Египетской и царевича Иоасафа.
73 По уровню святости царевич Иоасаф, литературный персонаж, занимает место в одном ряду с великими правителями древности и реальными историческими лицами. В комнатной живописи царевны Екатерины Алексеевны (1658–1718) «в окнах были написаны: царь Константин, царица Елена, царь Давид, царь Соломон, великий князь Владимир, княгиня Ольга, князья Борис и Глеб, царевич Димитрий, царевич Иоасаф (индийский), мученица София и мученица Екатерина, тезоименитая царевне» [8. С. 198]. В одной из любимых резиденций царя Федора Алексеевича, в селе Измайлове, заложена в 1678 г. церковь во имя Иоасафа. По заказу царя Федора для нее изготовили в Оружейной палате восьмиярусный иконостас, в нижнем ряду которого были помещены иконы, посвященные Иоасафу и Варлааму. Именно здесь, как свидетельствует помета Сильвестра Медведева в рукописи «Рифмологиона», при освящении церкви были произнесены «Стиси краесогласнии…» Симеона Полоцкого в похвалу царевича Иоасафа: «Глаголанны в селѣ Измайловѣ в церкви Иоасафа Царевича, что у Великаго Государя на дворѣ, при нем, Великом Государѣ, тоя церкви при посвѣщении в лѣто 7188» (Р, л. 649). Стихи были произнесены, по-видимому, в день храмового праздника церкви Иоасафа, когда отмечалась память святых подвижников Иоасафа и Варлаама – 19 ноября 1680 г. Эти стихи Симеон включил в издание «Повесть о Варлааме и Иоасафе» (об источниках издания см. [10. С. 49–52]), напечатанное в том же, 1680, году в кремлевской Верхней типографии, созданной по его инициативе на средства царя Федора Алексеевича. Сохранилась рукопись (середина XVII в.) с древнеславянским текстом Жития Варлаама и Иоасафа, правленым Симеоном, по-видимому, при подготовке к печати6. Книга вышла из печати спустя несколько дней после кончины Симеона (25 августа 1680 г.), и Сильвестр Медведев поднес ее царю как память об их общем ученом наставнике.
6. ГИМ. Синодальное собр., № 114; см. [14. С. 51. № 634].
74 В традицию почитания царевича Иоасафа царской семьей входят имеющиеся в венской рукописи не известные ранее две стихотворные композиции Сильвестра Медведева, посвященные прославлению Иоасафа: «Стиси краесогласнии в похвалу преподобнаго отца нашего Иоасафа Царя Индийскаго» (В, л. 34об.–40); «Вѣрши в похвалу преподобнаго отца нашего Иоасафа Царя Индийскаго» (В, л. 40об.–44). Оба текста имеют своим образцом упомянутые «Стиси краесогласнии…» Симеона Полоцкого в похвалу царевича Иоасафа и тоже разделены на несколько частей. Сильвестр Медведев, несомненно, их знал. Он не только оставил в рукописи «Рифмологиона» отмеченную помету об исполнении сочинения учителя в 1680 г. в церкви во имя Иоасафа в селе Измайлове, но и внес в текст Симеона в «Рифмологионе» небольшую правку7.
7. См.: Симеон Полоцкий. Рифмологион. Л. 649об.–651об.
75 «Стиси краесогласнии…» Сильвестра об Иоасафе составлены, судя по записи на внешнем поле рукописи, в 1681 г. Среди адресатов отсутствует имя Агафии Семеновны Грушецкой, супруги царя Федора Алексеевича, она скончалась 14 июля 1681 г., из чего можно заключить, что «Стихи…» написаны после этой даты, возможно, к дню памяти царевича Иоасафа.
76 Сочинение Сильвестра является декламацией. Исполнители взывают к Иоасафу, чтобы тот попросил Бога: «да ум наш наставит, / во похвалу твою язык и уста исправит», ведь Он, умудряющий «зѣло простых», может чудесным образом и «нѣмых» наделить словом, и «скотом даяти гласом человѣческим слово просвѣщати». Так пусть же «подаст Вышний нам слово тобою, / хотящим тя славити в честь и славу твою» (В, л. 37об.). Два начальных приветствия в «Стихах краесогласных…» Сильвестра Медведева, посвященные прославлению празднования дня памяти Иоасафа, выполняют роль торжественного вступления. К Иоасафу, крестившему «царство Индийское» и спасшему Индию «от тмы и зол», поэт обращается с просьбой стать молитвенником перед Богом за русского «Государя Царя и за люди». Кроме пожелания дать им «много лета жити» и расширить славу государства во все страны, присутствует, как и в стихах об Евдокии, актуальная для начала 1680-х годов тема противостояния с Оттоманской Портой: пусть Всевышний «Турка да явит вскорѣ посрамленна, / Феодору же Царю покоренна. / Царства агарян пред ним да крушатся / и свѣтом вѣры во Христа просвѣтятся» (В, л. 35–35об.).
77 «Стиси краесогласнии…» содержат стихотворное переложение постоянно повторяющихся и варьирующихся мотивов агиографического сюжета. Могущественного индийского царя Авенира, «поклонника же весма идольскаго», одолевала единственная печаль – отсутствие детей. Она развеялась с рождением Иоасафа. Авенир поинтересовался у «мудрых» о будущем царевича, и те предрекли ему жизнь во Христе. Иоасафа оградили от мира, заключив его в «полату», чем он был очень опечален, слезно упрашивая отца об освобождении. Огорченный Авенир распорядился дать юноше коня и разрешил ему ездить «с людьми» по площадям и улицам города («идѣ же хощет, стогны прохождати»), Слуги получили при этом наставление показывать царевичу только все хорошее («красное») и отводить от «печального». Иоасаф же, «ѣздя», увидел прокаженного слепца и согнувшегося («сляченна») до земли беззубого старца. На свои вопросы о бедственных явлениях в мире юноша получил ответы наставника («пестуна»), заставившие его рыдать. Божиим промыслом во дворец Иоасафа явился купец, понравившийся ему беседою, несущей свет и просвещение, и научивший царевича «истинна Бога познати». Узнав о том, Авенир «развратить» сына «весма прилѣжаше», но его хитрый обман не удался. Выражение «развратити ѝ весма прилѣжаше» (В, л. 36) еще сохраняет память о предпринятой Авениром попытке подвергнуть Иоасафа искушению женской красотой. В четвертой части композиции есть и другой вариант: отец, узнав, что Иоасаф «Христа познал есть», хочет его «всячески возвратити» (В, л. 39). Вскоре после своего крещения Авенир скончался, оставив царство сыну. Иоасаф «идолы сокруши и вся капища» в стране, повелел епископу «крестити народ и Слову Божию учити»: «Царь страны славный, / пребогатый в злато, / за любовь Бога то вмѣнил за блато». Он вручил царство своему другу Варахии, а сам отправился «с радостию» в пустыню, где пребывал вместе с Варлаамом (В, л. 35об.–36об.).
78 За текстом Сильвестра проступают стихи Симеона Полоцкого не только в деталях сюжета, которые могут восходить к общему источнику, но и в характерных формулировках и выражениях. Сохраняя сюжетную линию, Сильвестр использует приемы ювелирной работы с текстом. Он встраивал в свои стихи строки Симеона (от одной до десяти и более), варьируя заимствуемые строки. Методы переработки стихов Симеона, примененные Сильвестром, включают в себя изменение стихотворного размера и использование в этой связи возможностей, предоставляемых учением о «поэтических вольностях», сокращение, варьирование текста посредством изменения порядка слов в предложении, употребления синонимов, а также при помощи оперирования словами (прилагательными, глаголами, местоимениями) в разных грамматических формах.
79 Вторая в венском кодексе декламация Сильвестра Медведева в похвалу Иоасафа («Вѣрши…», л. 40об.–44) составлена, судя по записи на внешнем поле рукописи, 30 октября 1681 г., к предстоявшему 19 ноября празднованию дня памяти святого. В отличие от рассмотренных «Стихов краесогласных…», в ней отсутствует пересказ сюжета повести-жития о Варлааме и Иоасафе. Автор сосредоточился на характеристике нравственного облика главного героя, презревшего «красоты мира». Оставив суету мира и покорив плоть духу, Иоасаф за свою подвижническую жизнь переселился «во превышний град Сион» и сияет теперь, «яко звѣзда». Пройдя «огнь, воду», он «в раи почивает» и молится о русском царе, празднующем день его памяти. Приветствуя государя, Сильвестр не только прямо обращается к нему, но и через этимологическую фигуру, чтобы подчеркнуть его богоизбранность: Иоасаф молится «о Царѣ, от Бога нам данном, / Божия дара именем прозванном» [17. С. 203–227] (раздел «Nomen est omen: имя в риторике и поэзии»).
80 В торжественном финале в соответствии с придворной иерархией царь Федор Алексеевич фигурирует на первом месте, ему автор шлет пожелания «предѣлы царства мiром ограждати». Далее упомянута «светлая царица», не названная, однако, по имени. Затем звучат благопожелания сыновьям Алексея Михайловича Ивану («Иоанну-Свѣту, Царску сыну, / даждь благу, здраву и счасливу выну») и Петру («Такожде Петру, от Царя рожденну, / на многа лѣта даждь быти блаженну»), а также просьба: «Благовѣрныя Царевны все цѣло / во здравии храни спасенно, весело». В стихах Сильвестра Медведева царская земля представительствует за всю Русскую землю, которой автор желает «плодами преобиловати», а ее жителям – «всѣм, яко в раи, дни си провождати» (В, л. 43об.–44).
81 Итак, в историко-культурном контексте раннего Нового времени агиографический жанр, продолжая служить дидактическим, морально-учительным целям и создавать «агиографически просветленный» идеальный образ, обретает новые формы и новую сферу функционирования. В духовной жизни царей Алексея Михайловича и его сына Федора Алексеевича большую роль играл образ святого, небесного покровителя государя или членов царской семьи, что нашло отражение в обращении поэтов к житиям соименных святых и особо почитаемых при дворе подвижников с целью создания на агиографической основе тезоименных стихотворных посланий. В этих сочинениях, насквозь пронизанных мотивами житийной литературы, трафарет средневекового жанра размывается, а панегирическое прославление адресата приветствия сочетается с похвалой его небесному патрону. Вступление произведения посвящается дню памяти святого; в центральной части развиваются агиографические мотивы, выполняющие сюжетно-характерологическую роль и одновременно служащие предпосылкой для создания комплементарной параллели между древним сакральным образом и здравствующей светской государственной особой; эпилог содержит молитвенное воззвание к святому даровать многолетие государю, сохранить царский род и Русскую землю.
82 Традиция тезоименитства прослеживается в правящей династии Романовых и в Новое время. В каких формах она проявлялась и выражалась ли она в создании литературных произведений на основе житийной литературы, – пока вопрос открытый.

References

1. Adrianova-Perets V.P. Siuzhetnoe povestvovanie v zhitijnykh pamiatnikakh XI–XIII vv. Istoki russkoj belletristiki. Leningrad, Nauka Publ., 1970, pp. 67–107. (In Russ.)

2. Berman B.I. Chitatel’ zhitiia. Agiograficheskii kanon russkogo srednevekov’ia i traditsiia ego vospriiatiia. Khudozhestvennyj iazyk srednevekov’ia, оtv. red. V.A. Karpushin. Moscow, Nauka Publ., 1982, pp. 159–183. (In Russ.)

3. Bezobrazov P. Vizantijskie skazaniia. Iur’ev: tipografiia K. Mattisena Publ., 1917, chast’ 1, 322 p. (In Russ.)

4. Birkfellner G. Glagolitische und kyrillische Handschriften in Ӧsterreich. Wien: Der Ӧsterreichischen Academie der Wissenschaften, 1975. 540 S.

5. E.P.A. Evdokiia. Pravoslavnaia entsiklopediia. Moscow, Tserkovno-nauchnyi tsentr «Pravoslavnaia entsiklopediia» Publ., 2008, vol. 17, pp. 119–121. (In Russ.)

6. Eremin I.P. Literatura Drevnej Rusi. Moscow; Leningrad, Nauka Publ., 1966, 269 p. (In Russ.)

7. Kadlubovskii A. Ocherki po istorii drevnerusskoi literatury zhitii sviatykh. Varshava: tipografiia Varshavskogo uchebnogo okruga Publ., 1902, [2], X, 389 p. (In Russ.)

8. Kruming A.A. Istoriia o Varlaame I Ioasafe v izdanii Simeona Polotskogo (1680). Bibliograficheskij obzor. Filyovskie chteniia. Tezisy vos’moi nauchnoi konferentsii po problemam russkoi khudozhestvennoi kul’tury XVII– pervoi poloviny XVIII vv. Moscow, MAKS Press Publ., 2003, pp. 49–52. (In Russ.)

9. Loparev Kh.M. Grecheskie zhitiia sviatykh VIII i IX vekov. Petrograd, Tipografiia imp. Akademii nauk Publ., 1914, chast’ 1, 568 p. (In Russ.)

10. Murav’ev A.V., Turilov A.A., Lukashevich A.A., Kvlividze N.V. Varlaam i Ioasaf. Pravoslavnaia entsiklopediia. Moscow, Tserkovno-nauchnyi tsentr «Pravoslavnaia entsiklopediia» Publ., 2003, vol. 6, pp. 619–625. (In Russ.)

11. Povest’ o Varlaame i Ioasafe. Pamiatnik drevnerusskoi perevodnoi literatury XI–XII vv. Podg. teksta, issled. i comment. I.N. Lebedevoi. Leningrad, Nauka Publ., 1985, 298 p.

12. Protas’eva T.N. Opisanie rukopisei Sinodal’nogo sobraniia (ne voshedshikh v opisanie A.V. Gorskogo i K.I. Nevostrueva. Moscow, State Historical Museum Publ., 1970, chest’ 1, I–IX+1–211+XXXV+21 [unnumbered] p.

13. Sazonova L.I. Povest’ ob Aleksee Rimskom v tret’em–piatom izdaniiakh Prologa I politicheskii smysl temy Alekseia v russkoi literature 1660–1670-kh godov. Literaraturnyi sbornik XVII veka. Prolog. Moscow, Nauka Publ., 1978, pp. 99–106 (Seriia «Russkaia staropechatnaia literatura XVI – perv. chetv. XVIII v.»). (In Russ.)

14. Sazonova L.I. Simeon Polotskii: Novye stranitsy tvorchestva. Issledovaniia po drevnei i novoi literature, оtv. red. L.A. Dmitriev. Leningrad, Nauka Publ., 1987, pp. 199–205. (In Russ.)

15. Sazonova L.I. Literaturnaia kul’tura Rossii. Rannee Novoe vremia. Moscow, Iazyki slavianskikh kul’tur Publ., 2006, 896 p. (In Russ.)

16. Sofronova L.A. Printsip otrazheniia v poetike barokko. Barokko v slavianskikh kul’turakh. Moscow, NaukaPubl., 1982, pp. 78–101.

17. Shestakov D. Issledovaniia v oblasti grecheskikh narodnykh skazanii o sviatykh. Warsaw: tip. Warsaw ucheb. Okrug Publ., 1910, [8], 268 p. (In Russ.)

18. Vizantijskie istochniki / izd. podg. S.V. Poliakova. Leningrad, Nauka,1972. 303 p. (In Russ.).

19. Zabelin I.E. Domashnij byt russkogo naroda v XVI i XVII ст. Vol. 1, ch. 1. Domashnij byt russkikh tsarej v XVI i XVII st. Moscow, Iazyki russkoi kul’tury Publ., 2000, 480 p. (In Russ.).

20. Zhitijnaiai literatura. Pravoslavnaia entsiklopediia. Moscow: Tserkovno-nauchnyi tsentr «Pravoslavnaia entsiklopediia» Publ., 2013, vol. 19, pp. 283–345 (In Russ.).

21. Zhivov V.M. Sviatost’. Kratkij slovar’ agiograficheskikh terminov. Moscow, Gnozis Publ., 1994, 112 p. (In Russ.).

Comments

No posts found

Write a review
Translate