Везде
Русская тема в эпической поэме «Битва между драконом и орлами» Йована Раича (1791)
Оглавление
Аннотация Оценить Содержание публикации
Библиография Комментарии
Поделиться
QR
Метрика
Русская тема в эпической поэме «Битва между драконом и орлами» Йована Раича (1791)
Аннотация
Код статьи
S0869544X0025879-9-1
DOI
10.31857/S0869544X0025879-9
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Маричевич Балач Елена  
ORCID: 0000-0002-9590-0305
Должность: доцент
Аффилиация: Университет в Нови-Саде
Адрес: , г. Нови-Сад, Сербия.
Выпуск
Номер 3
Страницы
104-116
Аннотация

Исследование русской темы в эпической поэме «Битва между драконом и орлами» («Бој змаја с орлови») Йована Раича в статье проводится параллельно с анализом языковых особенностей и интертекстуальных связей данной поэмы с произведениями русской литературы. Автор рассматривает эпическую поэму в сравнительной перспективе и проводит сопоставительный анализ со «Словом и полку Игореве» и «Османом» Джива Гундулича. Аналитический подход применен в изучении геральдических символов, а также мифологических и сказочных образов. Отмечено, что в изображении России в основном звучат хвалебные ноты, которые у Йована Раича изрекают античные боги; при этом пренебрежительное отношение в русским высказывает Мухаммед. Российская империя в эпической поэме представлена как в образах города (Херсон, Очаков, Хотин), так и в образах Екатерины II и ее храбрых генералов.

Ключевые слова
Россия, эпическая поэма, история, геральдика, миф, сказка, державность.
Источник финансирования
Исследование выполнено в ходе работы по проекту, финансируемому Министерством просвещения, науки и технологического развития Республики Сербия «Аспекты идентичности и их формирование в сербской литературе» (178005).
Классификатор
Получено
22.03.2023
Дата публикации
29.06.2023
Всего подписок
12
Всего просмотров
183
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Преимущества сервисов
100 руб. / 1.0 SU
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2023 год
Преимущества сервисов
4590 руб. / 91.0 SU
1 Русская тема занимает в сербской литературе столь существенное место, что ее по праву можно считать поэтической константой. Несмотря на то, что эта тема не раз становились предметом анализа в литературоведении, до сих пор систематизированные выводы не сделаны, отсутствуют также подробные исследования в компаративистком ключе. На сегодняшний день исследования, представленные в сборниках «Югославские страны и Россия в XVIII веке» (1986) («Југословенске земље и Русија у XVIII веку») (см. [25]) и «Русско-сербские литературные связи: XVIII – начала XIX века» (1989) (см. [7]) могут считаться самыми важными и объемными публикациями. Цель этой работы – еще раз обратиться к изучению образа России и русской темы в сербской литературе данного периода, чтобы синтезировать исследуемый материал и в конечном итоге создать более полное представление по этой проблематике.
2 Жизнь и творчество сербского архимандрита, поэта и историка Йована Раича (1726–1801) во многом определила учеба в Киевской духовной академии, где он слушал лекции русских проповедников, изучал теологию, риторику и поэтику, занимался переписыванием церковных произведений. Повлияли на него также пребывание в Москве и Смоленске, контакты с митрополитом Самуилом Миславским [3. С. 8–9] и переписывание «Образца отрицания» Феофана Прокоповича. Язык, на котором он писал, тяготеет к русскому и русскославянскому1, а эмблемы2 в его творчестве основаны на русских источниках «пикторальной поэтики» [24. С. 153–277].
1. «В сложной проблематике нашего литературного языка XVIII века особенное место занимает многослойный язык произведений Йована Раича. Народный аспект языка Йована Раича подробно изучен проф. Александром Младеновичем, в то время как о русском и русскославянском языке его произведений сказано вскользь, что, определенно, не достаточно и не полно. Несколько полезных наблюдений принадлежит Борису Унбегауну, Александару Беличу, Никите Толстому, Павлу Ивичу, Александару Младеновичу, Владимиру Гудкову. [...] Ученые различают четыре языковых слоя: сербскославянский, русскославянский, русский литературный язык XVIII века и сербский народный язык с примесью элементов украинского языка» [23. С. 141].

2. Эмблемы здесь понимаются в узком смысле, т.е. как символические изображения, снабженные кратким девизом и подробным дидактическим текстом, что характерно для культуры маньеризма и барокко.
3 Эпическая поэма «Битва между драконом и орлами» – «один из первых героических эпосов, написанных на сербском народном языке», но в нем ощутимо влияние «русского или, говоря шире, славянского исторического и аллегорического эпоса XVIII века» [14. С. 160]. Что касается художественных приемов, особенно реализации аллегории в произведениях Раича, то здесь необходимо подчеркнуть значение символики Габсбургской монархии и Российской империи [4. С. 60–96; 20. С. 155–160].
4 Мила Стойнич подробно исследовала славянскую предысторию в «Истории разных славянских народов» Йована Раича (Историја разних словенских народа) и в «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина [21. С. 87–93]. В своей статье «Пересечения некоторых поэтик в поэзии Йована Раича» [22. С. 29–39], анализируя связи Раича с русской историей, литературой и культурой, она отмечает особенность славянских литератур, «которые относятся к византийскому культурному ареалу», но впоследствии встали на путь «оригинального и самобытного развития» [22. С. 31]. В этом контексте XVIII век является переломным, потому что сербская и русская литературы начинают вливаться в европейскую. Прежде всего, Стойнич выделила те части эпической поэмы «Битва между драконом и орлами», которые можно сравнить с текстами русской литературы. Так, она обнаружила сходство концепта времени в поэме и в произведениях «русских философов богоискателей и писателей символистов». Кроме того, по ее мнению, очевидна обращенность Раича к «средневековой традиции военной повести, которая… особенно в русской литературе, базируется на мотивах актуальных исторических событий (например, “Задонщина”, произведение XIV в., в котором повествуется о битве на Куликовом поле 1380 г., или цикл повестей о татаро-монгольском нашествии и о жизни под игом)» [22. С. 32]. Ссылаясь на книгу «Смех в Древней Руси» Д.С. Лихачева, она пришла к выводу, что методы «осмеяния и сатирического описания» Раича являются «типично средневековым» приемом [22. С. 33]. Стойнич полагает, что структура эпоса Раича «близка структуре русских былин. Подобно былинам, эпос обрамляется исходной и завершающей клаузулой (“зачалом” и “исходом”), между которыми находится содержание произведения» [22. С. 34]. Автор уделяет внимание и сходству в освещении войны между Россией и, с одной стороны, Австрией, а с другой ‒ Турцией в оде «На войну с турками» (1769) Василия Петровича Петрова; отмечает она и близость в «сатирическом описании антигероя как площадного шута» у Державина и Раича [22. С. 35]. Когда Йован Раич пишет лирические стихи на темы жизни и смерти, за образец он берет творчество Феофана Прокоповича; также автор статьи их сравнивает со стихами «Хор ко гордости» А.П. Сумарокова и c одой «На смерть князя Мещерского» Г.Р. Державина [22. С. 36–38]. Обзор интертекстуальных связей между сербским эпосом и русской литературной традицией, представленный в указанной статье, намечает перспективу для расширения и дальнейшего осмысления темы сербско-русских культурных связей, т.е. обозначает ту исходную точку, отталкиваясь от которой, можно найти разные варианты прочтения и интерпретации текста.
5 В эпической поэме Раича, безусловно, выделяются и другие русские темы, мотивы или аспекты, и на этом на основании было бы уместно провести их типологизацию. Некоторые историки литературы считают «Битву между драконом и орлами» первой эпической поэмой в сербской литературе [18. С. 109]. Также необходимо отметить, что Раич одним из первых начал писать на народном языке, «усваивая стих и эпическую манеру изложения» [11. С. 185], а это немаловажно, если учитывать, что «эпос эпохи Барокко написан на русскославянском языке» [11. С. 179]. Если говорить об истории сербского эпоса, то в качестве предшественников Йована Раича можно назвать Андрия Змаевича, Ивана Крушали, Захарию Орфелина, Йована Чарноевича, Павла Ненадовича и Христофора Жефаровича [11. С. 180–186]. К примеру, изображение Мухаммеда как комического персонажа связано с серией «смешных персонажей южнославянского барокко», это персонажи Примовича в «Фьока» («Фјока»), Радонья у Шишко Менчетича, Дервиш у Стьепы Джурджевича и Марунка у Игньята Джурджевича. Добавлю, что современник Раича, хорватский поэт Йосо Крмпотич, написал эпическую поэму с той же тематикой, что и «Битва…» под названием «Екатерина II» («Катарина II») и «Иосиф II путь в Крым» (1788) («Јосе II пут у Крим») [11. С. 184]3.
3. Более подробный анализ эпических поэм Крмпотича в контексте «Битвы между драконом и орлами» дала Мирьяна Д. Стефанович [18. С. 112–113].
6 В немалой степени на творчество Йована Раича повлияли его культурные и исторические связи с Дубровником. Академик Мирослав Пантич подчеркнул влияние «Королевства славян» (1601) («Краљевство Словена») Мавра Орбина на «Историю разных славянских народов, прежде всего болгар, хорватов и сербов» («Историја разних словенских народов, наипаче Болгар, Хорватов и Сербов») Раича [12. С. 41–63]. Исследователи, однако, обошли вниманием проблему возможного влияния эпической поэмы «Осман» Джива Гундулича на осмысление русской темы в эпической поэме Раича.
7 В XVIII в. было заметно стремление напечатать «культовую книгу дубровницкой литературы XVIII в. – поэму Гундулича “Осман”. Самое популярное произведение дубровницкой литературы, которое еще со времен Гундулича писатели разных поколений изучали и цитировали, сохранено в двухстах копиях [...] францисканец Амброзий Маркович, работая в течение десяти лет над его подготовкой, напечатал эпическую поэму в 1826 г. в Дубровнике с дополнениями Пьерка Соркочевича» [1. С. 497–499].
8 Русскую тему в «Османе» в контексте «барочного славизма», «панславизма», т.е. «патриотической тенденции» [11. С. 329] и «христианского сопротивления магометанству» как «большой темы эпохи» акцентировала и систематизировала Злата Бойович [2. С. 358–364]. По ее мнению, это согласуется с «поэтикой эпического творчества, закрепленной в рассуждениях Бернардо Тассо» [2. С. 358]. Ее статья посвящена, с одной стороны, истории России и геотопонимии, а с другой стороны, анализу вымышленных персонажей, т.е. неисторической составляющей. Автор аналитически подходит к освещению борьбы между турками и казаками, эпической биографии королевича Владислава, претендента на шведский и московский престолы. Также автор обращается к анализу сражений между польским королем Зигизмундом I и князем Василием III Ивановичем, который в 1513 г. отвоевал у Польши Смоленск4. В эпической поэме Гундулича присутствуют многочисленные эпизоды, касающиеся и ранней истории русско-польских отношений, например, сражение между Болеславом Храбрым (Х в.), Болеславом III Кривоустым (XII в.) и русскими [2. С. 361]. Из топонимов упоминаются Хвалынское (Каспийское) море, Черное море, «северные страны» и реки Днепр и Дон [2. С. 363], в поэме появляется образ вымышленного персонажа Василья, «церевића мошковског», и дается семейное древо султана Османа II (1604–1622), мать которого была «русского царского происхождения», но ее похитил татарин и передал султану Ахмету I (1590–1617) [2. С. 363].
4. Важно иметь в виду, что Йован Раич посетил Смоленск. Джив Гундулич в «Османе» также упоминает этот русский город на берегу Днепра в контексте русско-польских войн.
9 Уместно сравнить эпическую поэму Раича со «Словом о полку Игореве», старейшей русской эпической поэмой XII в. [19], особенно если учитывать, что борьба между русскими и половцами происходила на Днепре и Доне (именно там шли сражения, которые описывает Йован Раич5), а также специфические эмблематические уподобления русских соколам: «Уже соколам крыльца подсекли саблями поганых » [19. С. 63], а «по Русской земле простерлись половцы / точно выводок гепардов» [19. С. 64] или «волком побежал» [19. С.72]. У Раича же турки-османы названы «курјацима»6 [18. С. 47]. В «Османе» весьма последовательно показывается связь турок с Драконом-змеем, а христиан, особенно поляков, – с орлом: «источнога разби Змаја, / летећ за њим у потјеру / сиви Оро до Дунаја» [5. С. 63]; «Паче Змај се овијем путом / у Орлово гнијездо умјести» 7 [5. С. 79]. У Гундулича соколы, несмотря на амбивалентное значение образа, чаще всего служат знаками османов, ср. героиню Соколицу, дочь монгольского хана и любимицу Османа, а также описание борьбы с орлами: «Соко вије брже од стријеле / врх свијех птица перја охола, / али лети више веле / оро сиви врх сокола»8 [5. С. 98].
5. «Дарданеле начини / и све кључе узе / Дона, Дњепра и Дњестра; / Муји даде сузе» [18. С. 35] («Дарданеллы были покорены / и все ключи взяты / Дона, Днепра и Днестра; / Муйе слезы принесли»).

6. Устаревшее сербское «волками».

7. «Восточного поразил Змея, / за ним устремившись, / серый Орел с Дуная»; «Однако Змей этой дорогой / в гнездо Орла прилетел».

8. «Сокол летит быстрее стрелы, / возвышаются над всеми птицами перья гордые, / но лететь вверх ему велят / орел синий над соколом».
10 Создается впечатление, что в поэме «Битва между драконом и орлами» Йован Раич сублимирует все эмблематические и аллегорические представления, характерные для русского и дубровицкого эпосов. Дракон – это метонимия, связанная с Мухаммедом [4. С. 375], в то время как орлы являются геральдическим образом таких христианских земель, как Россия, Сербия и Австрия: «аллегорический образ орла, прежде всего, относится к этому мотиву в изображении христианских царств в геральдике. Сначала в эпическую поэму вводится мотив орла “руска двојеглавна”, а затем и мотив орла, указывающего на австрийское царство» [4. С. 385]. Сербы представлены не только геральдическим орлом, но и в образе соколов: «автор не оспаривает их значение в битве, потому что, если говорить о храбрости и умении вести войну, они равны орлам, царям птиц» [4. С. 386]. Таким образом, и в поэме Раича, и в «Слове о полку Игореве» образ сокола ассоциируется с мужеством как сербов, так русских.
11 Двуглавый орел, изображаемый на гербах, щитах, флагах служил символом победы [8. С. 205], а в литературе – символом властителя и правды, особенно в период формирования нации в конце XVIII в. [8. С. 206]. Если учесть, что этот символ относится к византийской геральдике и унаследован от Римской империи [8. С. 206], – то выбор Раича оказывается глубоко продуманным. Орлы, обозначавшие могущество христианского мира, как православного, так и католического9, должны были обеспечить победу и освобождение от турок, а это per se было бы торжеством справедливости и привело бы к закреплению идеи державности, если говорить о сербском народе, в истории которого только назревали восстания. По этой причине, может быть, в эпической поэме не нашлось места для песни, посвященной трем орлам. Если на этот факт смотреть сквозь призму поэтической мысли древнерусской школы, можно прийти к заключению, что Раич писал эпическую поэму не в соответствии с «Поэтикой и риторикой», а с оглядкой на наставников «Старой Академии» [7. С. 60]. Хотя Россия, Сербия и Австрия были союзниками в войне с Турцией, здесь трудно обнаружить становление панславизма, что заметно у Гундулича. Кроме того, сербам все еще предстояла борьба за державность.
9. Орел, как принято считать, обладает способностью смотреть на солнце с широко раскрытыми глазами. Верят также, что он представляет душу умершего, которая идет к Богу, возносится к Христу и символизирует Иоанна Предтечу [8. С. 205].
12 Орел как «царь птиц» объединяет в себе категории Deus и lus [8. С. 206], посему и в понимании сербов, представленных в образе орлов, державность должна осуществиться посредством сублимации божественного и светового аспектов, – так, как это понималось в Византии. Йован Раич украсил этот путь эстетической «вариацией античного мотива “сражения между орлом и драконом”, упоминаемого Аристотелем и Цицероном, Гомером в “Илиаде”, Эсхилом в “Коефоре”, Вергилием в “Энеиде” и Овидием в “Метаморфозах”; примеры можно обнаружить и в Священном писании, в проповедях Святого Амброзия и трудах по алхимии» [4. С. 371–372]. В христианском понимании победа орла над змеей символизирует победу Христа над злом. В древности люди верили, что в начале времен боги свергли первобытного мифологического Дракона или змея, и тем самым побороли Хаос, – и мир стал Космосом [6. С. 95]. Природные и политические силы хаоса объединены в сказочно-мифологическом чудище или драконе [9. С. 160]. В случае слияния этих аспектов можно сделать вывод, что Господь Иисус Христос, побеждая змею, восстанавливает порядок, обновляет мир и в этом контексте обновляет сербскую державность. Поэтому орлы, представляющие и солярный символ, обладают силой, которая им даст возможность побороть хтоническую змею или змея, подобно святому Георгию, которого по христианскому календарю чествуют с наступлением весны. В таком понимании свет является божественным, но одновременно он символизирует просветление/просвещение народа, – поэтому Екатерина II и Иосиф II воспринимались как просвещенные монархи и опора сербского народа.
13 В дискурсе отсылок к античным произведениям необходимо указать на поэму «Война мышей и лягушек» («Батрахомиомахия») Псевдо-Гомера, которая также могла оказать влияние на творческое воображение Йована Раича. Особенно следует выделить три места для сравнения. Прежде всего, «Война мышей и лягушек» и «Битва между драконом и орлами» принадлежат «пародийному дискурсу» [16. С. 36]. Если Раич создал аллегорию на мифологическую и христианскую картину сражения между орлами и драконом-змеем, Псевдо-Гомер воспользовался идеями басни Эзопа о мыши и лягушке: «Согласно этой версии, мышь хочет путешествовать и просит лягушку перенести ее через лужу; лягушка соглашается, однако она связывает лапку мыши со своей и начинает перемещаться с мышью по воде; мышь больше не хочет плыть, но она не в состоянии освободиться от лягушки, которая решила ее утопить; в этот момент появляется сокол, хватает мышь, а вместе с ней и лягушку. Нравоучение басни адресовано тем, кто затевает преступление и в результате сам становится жертвой» [16. С. 37]. В отличие от басни, в которой сокол схватил мышь и лягушку, в поэме главный виновник – змея: «Змија водена ту се / створи наједном, призор страшни за обоје»10 [16. С. 10]. Этим подчеркивается, что сражение между жабой-лягушкой и мышью отражает соотношение хтонического (змея) и небесного (сокола) и конечную победу будет предрешать воля богов: «Олимп не остаје по страни»11 [16. С. 37].
10. «Змей водяной здесь / возник ниоткуда, страшная картина для обоих».

11. «Олимп не стоит в стороне».
14 Однако в эпической поэме Йована Раича античные боги не вмешиваются в борьбу между змеем и орлами. Нептун, Плутон, Юпитер, Вулкан, Минерва, Меркурий, Эол отказывают Мухаммеду в помощи. Кульминация эпической поэмы приходится на пятую песню, в которой Мухаммед встречается с нимфой Эхо, убеждающей его, что он один виновен в своем несчастье, потому что является зачинателем войны [4. С. 371]. Следовательно, как и в басне, которая стала образцом для Псевдо-Гомера, тот, кто пытается навредить другому, сам становится жертвой: «Ја сам досад бич био / и страх свима давао. / Јехо њему говори: / Ал' сад теби јао! / Ја сам многим црн комад / метуо у торбу – / Јехо шушкав цвркуће: / Сад твоју утробу»12 [18. С. 87].
12. «Я до сих пор был бичом / и вселял всем страх. / Эхо ему говорит: / «Но теперь тебе ах! / Я многим черный кусок / положил в cумку». / Эхо шелестит: / «Теперь – твою утробу».
15 Гундулич также часто находил вдохновение в античных эпосах Гомера и Вергилия [13. С. 283] и в «мифологии и многочисленных мифологических личностях. Мифология – это важнейшая пружина всех классических элементов, реализованных в “Османе”: ее роль важна в поэтических рассуждениях Аристотеля и Горация, затем в произведениях самых значимых поэтов античного эпоса – Гомера и Вергилия – и, кроме всего прочего, особое значение имеет мифологическая надстройка всех событийных повествований, которые достоверно преподносит историография» [13. С. 286]. И поэт из Дубровника, и поэт из Сербии обратились к теме Трои: Гундулич размышляет о настоящем и прошлом Трои, которая господствовала на Востоке, но «од грчкога огња пала»13 [5. С. 128], а Раич в горящем Белграде видит Трою и Рим, охваченные пламенем: «Што Троја под Улисем, / што Рим под Нероном, / тако букти Белиград / сад под Лаудоном»14 [18. С. 59]. Падение Трои должно было ознаменовать смерть Османа и поражение Мухаммеда.
13. «От греческого огня пала».

14. «Что Троя под Улиссом, / что Рим под Нероном, / так горит Белиград / теперь под Лаудоном».
16 Йован Раич под влиянием «русской поэтической школы» [10. С. 47–48] написал эпическую поэму в польском тринадцатисложнике, осваивая его через Мануила Козачинского [11. С. 147]. Польский тринадцатисложник был «основным стихом русской поэзии эпохи барокко», «стих “Османа” Гундулича представляет барочный стих дубровицкой литературы, александрийский стих относится к эпохе французского барокко» [11. С. 145]. В научных исследованиях решение Раича использовать тринадцатисложник объясняется не только его тяготением к народной традиции, но и тем, что он учитывал типичную для Дубровника традицию сложения стихов, основоположником которой является именно Гундулич, писавший, как и Раич, «на актуальную тему» [18. С. 120].
17 Звучание стихов и динамичность рифмы способствовали усилению эмоционального накала у Гундулича в плачах Крунославы над телом Коревского и у Раича в сцене, когда Мухаммед впадает в отчаяние: «Он једнако дере се / и са себе чупа / и то мало перчина, / у главу се лупа»15 [18. С. 85]. Интересно, что плач Крунославы сопоставим с плачем Ярославны в «Слове о полку Игореве»: и там, и там это образы женщин, которые оплакивают своих любимых, и там, и там лирическая напряженность достигается за счет убедительной метафоризации солнца и света. Ярославна обращается к Солнцу как к божеству, которое не проявило милосердия к войскам: «Светлое и трижды светлое солнце! / Всем ты тепло и прекрасно: / зачем, владыко, простерло ты горячие свои лучи / на воина моего лады?» [19. С. 71]. Гундулич же, в свою очередь, сравнивает Коревского с солнцем, без которого жизнь для Крунославы теряет смысл: «Гди си, о сунце мојијех дана, / вјерениче, гди си, мили? [...] ја без тебе нијесам жива, / ако у мрклој с тобом тмини / срце и душа мâ прибива»16 [5. С. 119]. В противовес трагическим плачам в русском и дубровицком эпосах, у Раича плач окрашен юмористической и пародийной интонацией, в соответствии с чем меняется значение солнца и света. Орлы, кстати, не только солярные птицы, но и мудрые – они «обладают просвещенным умом» [4. С. 393], так что темнота, в которой оказался пораженный Мухаммед, является олицетворением «центрального предмета критики эпохи Просвещения – невежества ума и непросвещенности, в которой он в конце пути окажется» [4. С. 401]. У него теперь нет возможности никому навредить, ведь его настигла судьба Ярославны и Крунославы.
15. «Он в то же время кричит / и у себя вырывает / немного волос, / по голове себя бьет».

16. «Где ты, о солнце моих дней, / cуженый, где ты, милый? [...] мне без тебя нет жизни, / если с тобой в мрачной темноте / не обитают мое сердце и душа».
18 С орлами ассоциируется не только свет, но и тепло, потому что считается, что Бог согревает сердце птиц изнутри, и, таким образом, снег, зима, холод над ними не властны [4. С. 390]. Мухаммед в своей военной стратегии учитывает тяжелые климатические условия, но Вулкан его вразумляет следующим образом: «Мухамеде, мили мој! / познајеш ли Русе. / Не уздај се у себе, / ни у своје кљусе. / Тај се зиме не боји, / ни снегова страши, / нити твојих јунака, / ни топова плаши. / На зими је он рођен / и у снегу купан / и сунцем је и мразом / од свуда пролупан. / Остао је ка' челик»17 [18. С. 27–28]. Римский бог огня сравнивает русских с хорошо выкованной саблей, которая прошла испытание огнем и холодом, и потому стала еще смертоноснее. Cоздается впечатление, что Россия в глазах Вулкана, как и Ахилл, представляется закаленной, героической и великой. Вдобавок, надо учесть и фактор холода, ведь на поражение Османа, так же как и на его предка Сулеймана Великолепного, повлияло наступление зимы: «и Сулиман цар огњени, / кога је силом силу одбију / с пољскијех краја мраз ледени»18 [5. С. 207]. У Гундулича полякам также помогла спастись зима, хотя свою роль сыграла и усталость войск, и недисциплинированность янычар [2. С. 360].
17. «Милый мой Мухаммед, / знаешь ли ты русских. / Не доверяй себе, / но своему коню. / Он ни зимы не боится, / ни снега не страшится, / ни твоих героев, / ни гром пушек его не пугает. / Он родился зимой / и в снегу купался, / и солнце и мороз / его закалили. / Сделалась из него сталь».

18. «И Сулейман, царь огненный, / сила которого напоролась на силу / из польских краев мороза ледяного».
19 О силе и величии русских Мухаммеду говорили античные боги. Кроме похвал Вулкана, чувство восхищения и уважения выражали Нептун, Плутон, Эол, Юпитер, Минерва и нимфы. Мухаммед жаловался Нептуну, прося у него поддержки, однако бог моря ему напомнил, что «Хотин и Яссы» [18. С. 15] теперь принадлежат русским, как и Фокшани19: «Све узеше, то север, / у снаги жестоки»20 [18. С. 15]. Плутон не одобряет поступки Мухаммеда, советует ему пойти на перемирие и высказывает недовольство по поводу его непослушных детей, склонных к конфликтам и в подземном царстве. Даже Эол, бог ветра, не желает причинить вред русским: «Не видиш ли ти звере / по мору летуће, / којим противити се / није ми могуће» 21 [18. С. 19], упоминая «сражение между турками и русскими на воде – на реках и на Черном море» [4. С. 389]. В этом контексте надо воспринимать и «реформы русского флота во время Петра Великого. Война выигрывается не по прихоти Судьбы, и исход войны не зависит от воли богов или магических ритуалов, как это было в великих военных эпосах античной литературы, но решающий момент приписывается Рацио – разработке нового оружия, планированию военных стратегий» [4. С. 381]. Юпитер как верховное божество даже угрожает Мухаммеду и злится на него, напоминая, что орлы его птицы и находятся под его защитой: «Змај се ти називаш; / али у чије ти птице / тако дрско дираш? / Не знаш ли ти да су то / моје слуге верне, / моја снага и крепост / и силе ветрене? / Ја ти кажем, не дирај»22 [18. С. 20].
19. В сносках к эпической поэме Йован Раич приводит подробные исторические обстоятельства: «По узећу Хотина Аустријцами, принц Кобург с 20 000 Аустришчев и генер[ал] Субаров [Суворов] с 7 000 Руса при Фокшанах напали на логор турски о[д] 30 000 Турака и Арнаута 31. јунија и сасвим побили их и растерали и сав овоз придобили» («После того как Хотин взяли австрийцы, принц Кобург с 20 000 австрийцев и генерал Суворов с 7 000 русских под Фокшанами напали на турецкий лагерь, состоящий из 30 000 турок и арнаутов. 31 июня они полностью их истребили и прогнали и весь обоз взяли) [18. С. 15].

20. «Все прибрали, это север, / в силе своей жестокий».

21. «Не видишь ли ты, зверь, / летящих по морю, / которым противиться / нам не возможно»

22. «Ты Змеем зовешься, / но чьих птиц ты / так дерзко трогаешь? / Не знаешь ли ты, что это / мои верные слуги, / моя сила и крепость / и силы ветра? / Я тебе говорю, не трогай их».
20 Вулкан в своей речи именует Потемкина как «солдата нетрудног»23, а Суворова – как «јунака дивног»24 [18. С. 28]. В эпической поэме храбрость и мужество русских иллюстрируются сербской народной пословицей: «Два лешника ораху / читава је војска»25 [18. С. 28–29]. Даются «в паре» и Лаудон и Кобург и впоследствии Екатерина II и Иосиф II, так что в воображаемом плане Потемкин и Суворов представляют одного двуглавого орла, Лаудон и Кобург – второго, а русская императрица и австрийский царь – третьего, что подтверждают стихи: «У њима је дух један, / и срце једино»26 [18. С. 29]. Наконец, и нимфы поют о славе русских, предрекая поражение Мухаммеду, если он отвергнет перемирие: «Рат ти водиш велики / с Руси и цесарци, / ми чујемо да су то велики јунаци»27 [18. С. 30].
23. «Солдата неутомимого».

24. «Героя дивного».

25. Букв. «Два фундука – / целое войско». Пословица означает, что в руках хорошего и умного военачальника вся армия может состоять из двух умелых и храбрых воинов, потому что качество важнее количества (как у спартанцев).

26. «В них один дух / и одно сердце».

27. «Войну ведешь ты великую / с русскими и царями, / мы слышали, что они великие герои».
21 Ко всему этому можно присоединить и письмо Потемкина паше в Очакове с предложением сложить оружие и сдаться, «јербо Руси мирником, / кркачу не деру»28 [18. С. 31]. Этот фрагмент эпической поэмы представляется особенно важным, потому что здесь говорится о мужестве русских и о политике перемирия. Еще в первой песне русский орел обращается к дракону, призывая отказаться от нападения ради подписания мирного договора в 1774 г.: «Jер смо се помирили, свак' своје узели, / свак' својим управљати / веће смо почели. / Шта сад опет наново / ти од мене тражиш? / Још те сврби кркача, / те ти мене дражиш»29 [18. С. 10]. Тем самым Россия высказывалась против войны, потому что для государства важно установление мира – если Мухаммед «за шалу мир држи; / ал' се Рус не шали»30 [18. С. 12].
28. «Потому что русские мир принявших/ по спине не бьют».

29. Потому что мы помирились, каждый взял свое, / каждый своим управляет, / вече уже началось. / Что ты теперь опять / требуешь от меня? / У тебя все еще чешется спина, / поэтому ты меня вызываешь».

30. «В мире игру видит, то русский не играет».
22 В рамках словесного диалога, характерного для сербских эпических песен, дракон, отвечая орлу во второй песне, сетует на огромные территориальные потери, которые в очередной войне хочет возместить. Желая приободрить войско, Мухаммед называет русских разными уничижительными именами: «кад пред нама ђаур Рус / на колена падне [...] Видите ли ви сами, / какав је он акмак, / што наваљује на град, / кано један крмак»31 [18. С. 24–25]. Раич в сносках объясняет турцизмы, которыми описаны русские, представляющиеся османам безбожниками, безумцами и свиньями (нечистыми животными). Еще в старейшей огузской эпической поэме XV в. «Книга моего деда Коркута» мусульмане-огузы в Закавказье и Малой Азии называли «ђаурима» или «неверницима» трапезундских греков, грузин и абхазцев [9. С. 157]. Теми же именами турки называли православных сербов – что, скорее всего, и имел Раич в виду, – так что изображение русского орла иногда идентично представлению о сербском орле. Там более, Белград и Херсон практически соединяются, как две головы орла: «Белиград се већ одсад / са Херсоном равна, / у којих трговина, / хоће бити равна; / један другом на руку / дават' што имаде / и што поље доноси, / и што земља кладе»32 [18. С. 67].
31. «Когда перед нами безбожник русский / на колени упал [...] Видите ли вы сами, / какой он глупый, / нападающий на город, /как некий кабан».

32. «Белиград уже сейчас / Херсону равный, / в них торговля /будет такой же;/ будет один другому в руки / давать, что имеется / и что в поле производится / и что земля родит».
23 При помощи русизма «ребјата» поэт обращается к русскому войску во время сражения, которое для них обернется победой: «како ребјата Турком / ђинђерише браду»33 [18. С. 34] и продолжает: «Деца руска жестока / навалише путо, / оковаше до грла, / дахнути не даду»34 [18. С. 84]. Показана молодость русских солдат в сопоставлении со старостью Мухаммеда, и это свидетельствует, что будущее за орлами, которые одни «ведают “умением” омолаживаться, потому что Бог греет их сердце изнутри, поэтому и старое тело чувствует себя молодым» [4. С. 390].
33. «Как ребята турка / волокут за бороду».

34. «Дети русские жестокие / навалились сильно, / дойдя до горла, / дышать не дают».
24 В конце концов Фавн сообщает Мухаммеду, что не нужно было воевать с «риђим родом»35 [18. С. 82]; русские в эпической поэме также обозначаются как Север, «љут север»36 с Черного моря, который «раздувао ожаковске стене»37 [18. С. 36]. Север – не только метафора, связанная с географическим положением России, но и обозначение сильного и непобедимого ветра. Противник Севера Дракон также предстает в образе вихря, что указывает на «многозначное значение сокращенного слова [А]ала[х], которое, конечно, связывается с частым мотивом устной традиции – ала, змај, аждаја» [4. С. 393]. В некотором смысле Россия и Турция обладают определенными чертами демонологического персонажа «ала» (змея, дракона), но это надо понимать в контексте сказки, где причиной гибели змея становится другой змей [15. С. 276]. Поэтому Россия превращается в производимый змеем ветер, который в одиночку способен победить турецкого дракона.
35. «Рыжим народом».

36. «Лютый север».

37. «Раздул стены Ожакова (Очакова)».
25 Для архаического эпоса характерна установка на сражение «посланных богами героев с хтоническими чудовищами» [9. С. 119], но мотив змееборства присущ и англосаксонской эпической поэме о Беовульфе, и многим другим традициям, что создает один узнаваемый эпический топос [9. С. 132]. Ценные наблюдения, которые могут предоставить надежную основу для толкований змея у Раича, изложены в «Исторических корнях волшебной сказки» В.Я. Проппа (см. [15]) и исследованиях Б.Н. Путилова о русском и южнославянском эпосе (см. [17]), на которое опирается Е.М. Мелетинский: «В южнославянском и восточнославянском эпосе огромное место занимает борьба с чудовищем-змеем [...] Сам В.Я. Пропп и вслед за ним Б.Н. Путилов убедительно демонстрируют трансформацию этих тем в процессе перехода [...] от “догосударственного” эпоса к “государственному”. Чудовища в славянской эпике сочетают в себе образы стихий, насильника–похитителя женщин и символ язычества, образ врага православной веры и родной земли» [9. С. 99–100]. Победой над змеем русские орлы, а они одной веры с сербскими, должны помочь сербскому орлу в обновлении и укреплении державы.
26 Несомненно, помощь ожидается от австрийских орлов, но часто встречающиеся призывы к русским генералам (Потемкину, Суворову, Румянцеву, Каменскому, Волконскому, Булгакову) и императрице Екатерине II, которую Раич ласково называет «силном, славном Катом»38 [18. С. 34], подтверждают, что надежда на русского орла тоже крайне важна. После победы над турецким драконом звучит сербская молитва и благословление: «Нек' живи Катерина, / свој Русији дика! / Мухамеду дерному / нек се пуши кика! [...] Боже, ти на небеси, / сав труд њин наплати! Амин»39 [18. С. 77–78]. Учитывая византийскую символику орла, который должен объединить мирское и духовное начала, очевидно, что австрийский орел выступает в роли исключительно политического союзника, в то время как русский синтезирует многочисленные варианты разных значений, несущих мифологические, архаические и духовные смыслы.
38. «Сильной, славной Катей».

39. «Пусть живет Екатерина, / краса России! / У Мухаммеда проклятого / пусть волосы встают дыбом [...] Боже, ты на небесах, / рассуди по заслугам! Аминь».
27 В новейших исследованиях русской темы в эпической поэме «Битва между драконом и орлами» Йована Раича отмечается, что автор учился и жил в Российской империи, анализируется его язык (соотношение сербского народного и русскославянского), характер стиха (польский тринадцатисложник) и многочисленные интертекстуальные связи с русской историей, культурой и литературой (как, в частности, это обозначила Мила Стойнич). В моем исследовании интертекстуальное поле расширено данными сравнительного анализа эпической поэмы Раича со «Словом о полку Игореве» и «Османом» Гундулича. Я акцентировала внимание на аллегорических и эмблематических представлениях о фауне (орлы, соколы, пантеры, волки) и о плаче (Ярославны, Крунославы и Мухаммеда). Творческое воображение Йована Раича опирается на геральдику, мифологические и сказочные образцы, в результате чего особенно выражены аналогии с традицией эпоса как в его ранних, так и классических формах. Принимая во внимание византийские корни сербской и русской культур, важными представляются следы античной культуры, особенно если учитывать, что самые громкие прославления русских изрекают античные боги. Мухаммед именует русских «ђаурима»40, «акмакцима»41 и «крмцима»42, подобным образом обозначается и весь остальной для него иноверный мир. В эпической поэме русские также названы и «риђим родом»43, вечно молодыми борцами («ребјата»), Севером и северным ветром, а также косвенно и драконом «ала», который в одиночку может победить турецкого змея. И, наконец, в похвалах Екатерине II и ее генералам, в обращенных к ним молитвах ощущается надежда, что сербский народ вновь обретет свою державность. Йован Раич в русских видел братский народ, на что указывает также сближение городов Белград и Херсон.
40. Гяур, презрительное название немусульман у турок.

41. Тур. разг. «глупый, недальновидный человек».

42. Устар., «свиньями».

43. См. примечание 35.
28 Перевод Лазаря Милентиевича

Библиография

1. Бојовић З. Историја дубровачке књижевности. Београд: Српска књижевна задруга, 2014. С. 1–525.

2. Бојовић З. Руске теме у «Осману» Џива Гундулића // Славистика. 2009. № 13. С. 358–364.

3. Војиновић С. Хронологија живота и рада Јована Рајића // Јован Рајић / ур. М. Фрајнд. Београд: Институт за књижевност и уметност, 1997. С. 7–27.

4. Грбић Д. Алегорије ученог пустинољубитеља. Поступак алегоризације у опусу Јована Рајића. Београд: Институт за књижевност и уметност, 2010. С. 1–516.

5. Гундулић Џ. Изабрана дела. Антологијска едиција Десет векова српске књижевности / прир. З. Бојовић. Нови Сад: Издавачки центар Матице српске, 2014. С. 1–375.

6. Елијаде М. Свето и профано / прев. З. Стојановић. Сремски Карловци; Нови Сад: Издавачка књижарница Зорана Стојановића. 2003. С. 1–223.

7. Ерчич Б. О поэме Йована Раича «Бой змея с орлами» // Русско-сербские литературные связи: XVIII – начала XIX века / ред. Ю. Беляева. М.: Наука, 1989. С. 56–63.

8. Лазаревић ди Ђакомо П. Орао – једноглави, двоглави, троглави. Конфигурације «краља птица» с обе стране Јадрана // Птице: књижевност, култура / ур. Д. Бошковић, М. Детелић. Крагујевац: Лицеум, 2011. С. 203–217.

9. Мелетинский Е. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. М.: Наука, 1986. С. 1–320.

10. Остојић Т. Поезија руске школе // Од барока до класицизма / прир. М. Павић. Београд: Нолит, 1966. С. 47–48.

11. Павић М. Историја српске књижевности барокног доба: XVII и XVIII век. Београд: Нолит, 1970. С. 1–527.

12. Пантић М. Јован Рајић и Дубровник // Јован Рајић: историчар, песник и црквени великодостојник / ур. Ј. Попов, Д. Медаковић, Б. Ковачек. Нови Сад: САНУ – Епархија Бачка – Платонеум – Архив Војводине. 2002. С. 41–63.

13. Покрајац Г. «Осман» Џива Гундулића и антика: поетичке основе и реминесценције // Књижевност и језик. 2002. Год. 49. Бр. 3/ 4. С. 281–288.

14. Поповић Т. О неким структурним и стилским одликама Рајићевог спева «Бој змаја с орлови» // Јован Рајић / ур. М. Фрајнд. Београд: Институт за књижевност и уметност, 1997. С. 161–166.

15. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / перев. М. Косанович и Б. Косанович. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1986. С. 1–466.

16. Псеудо-Хомер. Жаба и мишева љути бој / прев. Д. Ацовић. Београд: Букефал, 2016. С. 1–41.

17. Путилов Б.Н. Русский и южнославянский героический эпос. М.: Наука, 1971. С. 1–316.

18. Рајић Ј. Бој змаја са орлови // Службени гласник / прир. М.Д. Стефановић. Београд: Службени гласник, 2008. С. 1–126.

19. Слово о полку Игореве / АН СССР; под ред. В.П. Адриановой-Перетц. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. — С. 482–483.

20. Стојанчевић В. Рајићев спев «Бој змаја с орлови» као историјски извор // Јован Рајић / ур. М. Фрајнд. Београд: Институт за књижевност и уметност, 1997. С. 155–160.

21. Стојнић М. Словенска предисторија у Историји Јована Рајића и Николаја Михаиловича Карамзина // Јован Рајић / ур. М. Фрајнд. Београд: Институт за књижевност и уметност, 1997. С. 87–93.

22. Стојнић М. Преплитање неколико поетика у поезији Јована Рајића // Јован Рајић: историчар, песник и црквени великодостојник / ур. Ч. Попов, Д. Медаковић, Б. Ковачек. Нови Сад: САНУ – Епархија Бачка – Платонеум – Архив Војводине. 2002. С. 29–39.

23. Терзић Б. Један поглед на руски књижевни језик у делима Захарије Орфелина и Јована Рајића // Јован Рајић / ур. М. Фрајнд. Београд: Институт за књижевност и уметност, 1997. С. 141–147.

24. Тимотијевић М. Српско барокно сликарство // Нови Сад: Матица српска, 1996. С. 1–512.

25. Чубриловић В. Југословенске земље и Русија у XVIII веку., Београд: САНУ: Одељење историјских наука, 1986. С. 1–341.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести