В царствование Николая II украинский вопрос в России постепенно набирал остроту [6]. Перепись населения 1897 г. показала, что малороссы составляют 18 % населения империи, занимая по численности второе место после великороссов (44 %) [4. С. 260]. Революция 1905 г. дала украинскому движению мощный импульс. Прежние ограничения на использование «малороссийского наречия» были сняты, а Петербургская академия наук признала его самостоятельным языком. На местах возникали ячейки общества «Просвита», учреждались украинские газеты и политические партии, в Государственной думе депутаты-украинцы требовали культурной автономии и преподавания в школах на украинском языке. Как же в этих условиях относилась к украинской проблеме правящая элита? Настоящая статья посвящена взглядам на украинский вопрос самого Николая II, представителей династии и высшей бюрократии того времени, а также правительственному курсу по отношению к украинскому движению.

Для русских правящих кругов, по замечанию британского историка Д. Ливена, Малороссия была тем же, чем и Йоркшир для британской элиты, – «регионом с очаровательными традициями и странным местным акцентом» [7. С. 73]. Один из великих князей описывал Николаю II свой летний отдых в Херсонской губернии в духе произведений «Санин» М.С. Арцыбашева и «Олеся» А.И. Куприна: «Воздух здесь бесподобный. Приволье полное. Не видно горизонта. Все поля, поля… до бесконечности. На заре охочусь на дрохв и на что попало. Пока убил 6 лисиц, 14 перепелов и 8 куропаток, делая загоны с шестью мальчуганами (по-здешнему, хлопцами)»¹. Сам император часто бывал в юго-западных губерниях проездом, в основном, по пути в Крым, но совершал и целенаправленные визиты, например, в Полтаву в 1909 г. или в Киев в 1911 г. В близком окружении Николая II не было людей, хорошо осведомленных об украинском движении. В годы Первой мировой войны, когда вопрос находился на пике остроты, из 40 человек, входивших в Совет министров, только трое родились в малороссийских губерниях и двое представляли малороссийские роды – И.К. Григорович и П.А. Стахович. Личный адъютант императора П.П. Скоропадский, черниговский помещик и потомок одного из гетманов XVIII в., не имел никакого отношения к украинскому движению и лишь после Февральской революции задумался о том, чтобы «сделаться украинцем, но […] не особенно убежденным»². Весной 1915 г. глава правительства И.Л. Горемыкин заверял французского посла, что в национальном отношении малороссы – такие же русские, как и москвичи, но с выраженным местным колоритом³.

Николаю II импонировали встречи с малорусскими крестьянами: во время полтавских торжеств 1909 г. он общался с выстроенными на площади жителями окрестных сел более двух часов, а в Чернигове на следующий день после покушения на П.А. Столыпина в Киеве в 1911 г. – более трех часов. В апреле 1915 г., на пути из Проскурова в Каменец-Подольский, император сам пожелал встретиться с крестьянами. Местные жители падали перед царем на колени, целовали его одежду и руки. В конце встречи крестьянам раздали серебряные часы [5. С. 127]. По воспоминаниям одного крупного сановника, «его величество впоследствии часто вспоминал беседы со “столь преданными ему славными хохлами”»⁴. Их лояльность не вызывала сомнения: по свидетельству великого князя Александра Михайловича, когда германский император Вильгельм II «дразнил своих русских кузенов на тему о сепаратистских настроениях украинцев», это воспринималось как безобидная шутка⁵.

Слова с основой <em>-</em><em>украин</em><em>-</em> почти не употреблялись Николаем II. Они практически не встречаются в дневниковых записях последнего императора за 1894–1918 гг. и в его опубликованных письмах матери и жене. Исключение составляют упоминания об эскадренных миноносцах типа «Украйна», причем как через «и», так и через «й»⁶. Вероятно, император произносил «Украина» с ударением на первую «а»⁷. Слову «Украина» в географическом значении Николай II предпочитал топоним «Малороссия»⁸, как, впрочем, и другие представители дома Романовых⁹. Младшая сестра последнего царя, великая княгиня Ольга Александровна, продолжала писать так даже в эмиграции¹⁰. Еще более показательный пример – мать Николая II, вдовствующая императрица Мария Федоровна. В ее опубликованных дневниках за 1914–1923 гг. топоним «Украина» встречается единожды и в критическом контексте – 24 ноября 1917 г.: «Говорят, будто Украина объявила себя самостоятельной республикой, объединяющей 9 губ. – Киевскую, Подольскую, Волынскую, Черниговскую, Харьковскую, а также Таврическую, за исключением самого Крыма. До чего же это смешно и глупо»¹¹. В 1918 г., когда этот топоним был уже на слуху (а Мария Федоровна пристально следила за событиями в Киеве, где жила до этого несколько лет), в дневниках вдовствующей императрицы он отсутствовал. Комментарии по поводу гетмана Скоропадского и Петлюры, негодование из-за убийства петлюровцами генерала Ф.А. Келлера, – все это не сопровождалось указанием на их «украинское» происхождение¹². Другой Романов, оставивший обширное эпистолярное наследие – великий князь Константин Константинович, – не употреблял слов с основой <em>-</em><em>украин</em><em>-</em> в переписках с детьми и родственниками и в дневниковых записях, но использовал его в письме академику А.А. Шахматову, поскольку так выражался сам ученый¹³. Таким образом, Романовы употребляли слова «Украина» и «украинский» только в порядке реакции на чьи-то слова.

Любопытный эпизод, проливающий свет на отношение Николая II и его окружения к украинскому движению, произошел в 1909 г. в Полтаве, куда император прибыл на торжества по случаю 200-летия знаменитой битвы. Одно из протокольных мероприятий предполагало посещение выставки местных ремесленных изделий в здании губернской земской управы. Само здание было оформлено в «украинском» стиле. Императора сопровождал председатель губернской земской управы Ф.А. Лизогуб, к слову, будущий глава правительства Украины при гетмане Скоропадском. Местные газеты сообщали, что Лизогуб сказал Николаю II: «В этом доме, Государь, и на этой выставке народного труда мы, любя родную малорусскую старину, старались возродить наше народное творчество». Приняв хлеб и соль, император со свитой в сопровождении Лизогуба и членов земской управы осмотрел экспонаты и в процессе «живо интересовался выставленными изделиями и милостиво расспрашивал Ф.А. Лизогуба о некоторых отделах выставки». После осмотра Николай «соизволил приобрести некоторые вещи». По призыву Лизогуба монарха проводили громогласным «ура»¹⁴. Какие выражения использовал председатель земской управы на деле, наверняка неизвестно, но их разговор с царем оброс многочисленными слухами. Один из полтавских украинских активистов впоследствии вспоминал, что Лизогуб передал для наследника престола вышитую сорочку, и Николаю не понравились ни речь председателя управы, ни тем более подаренная сыну вышиванка¹⁵. На вопрос Николая «На каком языке надпись?» Лизогуб якобы ответил: «На нашем, украинском», за что и попал в немилость¹⁶. Дальше всех пошел украинский историк и политик Д.И. Дорошенко. В его пересказе император удивился надписям на украинском языке, а председатель управы, «к большому огорчению всех окружавших царя министров и придворных, помимо официальной программы приветствий, пояснил ему в длинной речи, что он, царь, находится сейчас в национальном украинском здании, поставленном в сердце Украины – в Полтаве, что украинцы любят и дорожат своей культурой как драгоценным наследием своих дедов, любят и уважают свой язык, и отсюда в этом здании украинские надписи. Царь молча выслушал речь Федора Андреевича, но когда он вышел, министры накинулись на Ф[едора] А[ндреевича], как он осмелился говорить то, что совсем не входило в программу церемониала царской встречи!» [11. С. 62].

К подобным интерпретациям можно относиться скептически. О поездке монарха в Полтаву в 1909 г. ходили и менее правдоподобные слухи, например, о том, что Николай II собирался пожаловать П.П. Скоропадскому почетный титул гетмана, но его отговорили от этой идеи¹⁷. Но то, что Лизогуб использовал слово «украинский», кажется возможным: великий князь Константин Константинович, присутствовавший при общении царя с председателем управы, заметил в дневнике, что здание «отделано <em>якобы в украинском стиле</em>» (курсив автора – <em>Д.П.</em>), но в нем «больше декадентства, чем самобытного»¹⁸. Кроме того, и в соседних с Полтавской губерниях либеральные земцы употребляли слово «украинский» при Николае II. Так, в Чернигове они представили царю экспозицию именно «украинских древностей», что зафиксировано в дневниковой записи царя¹⁹. Сам он обычно применял к малорусской народной культуре слово «кустарный»: увиденное в 1909 г. в Полтаве он сдержанно назвал «кустарной выставкой»²⁰, а Киевский художественно-промышленный и научный музей в письме матери определил как «кустарный музей»²¹.

В годы Первой мировой войны значение украинского вопроса для властей России возросло как никогда прежде. Правда, основным объектом внимания российской политики теперь были не «свои» украинцы, а их соплеменники из австро-венгерских Восточной Галиции и Буковины, оккупированных русскими войсками в самом начале войны. Проживавшие на этих землях русины исповедовали не православие, а греко-католичество (униатство), и негативное отношение российской правящей верхушки к унии в годы войны тесно переплелось с отношением к украинскому движению [1. С. 227 – 228].

Еще в феврале 1914 г. П.Н. Дурново, бывший глава МВД и лидер правой группы в Государственном совете, в аналитической записке императору предостерег от присоединения Галиции: «Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров»²². Нет единого мнения, ознакомился ли Николай II с содержанием записки. Е.В. Тарле считал, что нет [10. С. 164–165], современные исследователи полагают обратное [2. С. 298; 5. С. 356]. Так или иначе, меморандум Дурново был разослан нескольким адресатам – даже если «Записку» не читал сам монарх, ее видели некоторые министры и другие сановники [3. С. 84–86]. Но многие аналитики, влиявшие на принятие решений в начале войны, придерживались другой точки зрения. Так, в сентябре 1914 г. в докладной записке великому князю Николаю Николаевичу дипломатический представитель МИД при его Ставке Н.А. Базили писал, что «украинство, по-видимому, замрет само собою, если мы не допустим, чтобы его питали поляки». Верховный главнокомандующий написал на полях резолюцию: «Не допускать»²³.

Отношение Николая II к ситуации в Галиции формировалось под влиянием многих факторов. Критика унии и украинского движения со стороны русских правоконсервативных кругов и поддерживаемых ими галицийских русофилов до него доходила исправно. Еще в самом начале войны, 28 августа 1914 г., царь принял одного из лидеров русофилов В. Дудыкевича, принципиального противника украинского движения и сторонника постепенного обращения галичан в православие²⁴. В годы войны император много читал правоконсервативную газету «Новое время» [7. С. 197]. Это издание оказывало большое влияние и на Александру Федоровну: императрица, по ее собственному выражению, «с жадностью набрасывалась» на газету, узнавала многие новости именно оттуда и часто ссылалась на нее в письмах мужу²⁵. «Новое время» уделяло большое внимание критике «украинства» как в самой России, так и в Галиции, одним из ее постоянных авторов был руководитель «Галицко-русского общества» в Санкт-Петербурге Д.Н. Вергун. Газета призывала заменить «выдуманную унию» «родовым православием» и ликвидировать якобы искусственно созданное Веной украинское движение²⁶.

В апреле 1915 г., накануне приезда Николая II в оккупированную Галицию, регион был соответствующим образом подготовлен: в городах и уездах заблаговременно собрали сведения об «организациях, деятельность коих была направлена во вред России»²⁷. Российские власти Львова хорошо понимали, что большинство горожан прохладно относятся к царскому визиту, но следовало продемонстрировать обратное. Во Львове, который должен был предстать перед императором «русским городом», прошла «генеральная чистка»: по маршруту следования монарха выставили войска, а толпы львовян «разбавили» специально присланными жителями окрестных селений [5. С. 123–124]²⁸. Как следствие, город предстал перед Николаем II «полным войск и русских людей»²⁹. Любопытно, что в некоторых военных подразделениях, встречавших императора – например, в отряде конно-полицейской стражи, который сопровождал царя в Перемышле, – преобладали малороссы³⁰. Организаторы визита имели поименные списки этих военнослужащих, и совершенно очевидно, что их происхождение не порождало сомнений в их благонадежности.

В решении вопросов, связанных с унией и внедрением православия в Галиции, Николай II во многом полагался на МИД. Первые два года войны внешнеполитическое ведомство возглавлял С.Д. Сазонов. Известный искренней симпатией к полякам, в то же время он был совершенно нетерпим к украинскому движению и унии. В разговоре с французским посланником М. Палеологом он сказал, что презирает и ненавидит униатов³¹. Министр искренне считал украинское движение искусственно созданным в Вене для раскола русского народа, что подчеркивал и в думской речи в январе 1915 г.³², и на страницах мемуаров годы спустя³³. В апреле 1916 г., комментируя аналитическую записку одного из зарубежных агентов МИД, Сазонов поразился предложению автора о самой возможности сотрудничества с украинскими деятелями. «Украинцы злейшие враги Рос[сии]. Но Р[оссия]. должна им покровительствовать!» – возмущался он в резолюции³⁴. В заметках на полях этой же записки Сазонов назвал «вздором» предложение «обнадежить украинцев»³⁵, а по поводу «развития существующих форм автономии» в Галиции отметил: «Тогда и в Киеве попросят автономии»³⁶. Предложение украинского эмигранта из России В.Я. Степанковского создать пророссийскую украинскую организацию за рубежом, переданное через русского посланника в Берне в мае 1915 г., министр проигнорировал [9. С. 105]. С уходом Сазонова позиция МИД по злободневному вопросу не изменилась: его преемник Б.В. Штюрмер еще в 1914 г., будучи членом правой группы Госсовета, участвовал в дискуссиях о путях распространения православия в Галиции³⁷. Когда до краха Российской империи оставалось два месяца, очередной глава правительства А.Ф. Трепов предложил хотя бы временно открыть в Восточной Галиции украинские школы, но против выступили и МИД, и Министерство просвещения. Глава последнего, граф П.Н. Игнатьев, назвал украинский язык «искусственным»³⁸.

В первые дни оккупации Львова в городе был арестован предстоятель греко-католической церкви митрополит Андрей Шептицкий. Члены Совета министров оживленно спорили, как с ним поступить – судить или выдворить с подконтрольной России территории. Поначалу Сазонов выступил за то, чтобы «принудить его к изгнанию», на что император отреагировал резолюцией: «Вполне разделяю Ваши соображения» [1. С. 148]. Но затем Николай II изменил мнение и телеграфировал, что митрополита следует вывезти в Россию и изолировать³⁹. Воля была исполнена – Шептицкого отправили в Киев, затем в Нижний Новгород, а оттуда в Курск. В январе 1915 г. монарх ознакомился с пространным донесением главы МВД Н.А. Маклакова по поводу Шептицкого, где сообщалось, что митрополит стремился возглавить «украинофильство» как «особое политическое движение […], специально созданное для борьбы с Россией»⁴⁰. Любитель хлестких, лаконичных резолюций, Николай II начертал на донесении: «Аспид»⁴¹.

Голоса тех, кто симпатизировал украинскому движению, до Николая II не доходили. По-видимому, одним из немногих в близком окружении царя, кто не питал неприязни к унии и украинскому движению (о симпатии речи не идет), был многолетний министр императорского двора В.Б. Фредерикс. Уже в сентябре 1914 г. он ознакомил царя с жалобой некоего галицийского крестьянина на несвоевременность насаждения православия в регионе⁴². Летом 1915 г., когда на имя Фредерикса поступила телеграмма графа М.С. Тышкевича от имени живущих в Швейцарии украинцев с выражением преданности Николаю II, министр лаконично ответил на французском языке: «Его величество приказал мне поблагодарить Вас, а также группу собравшихся в Швейцарии украинцев, за чувства, выраженные в Вашей телеграмме» (цит. по: [8. С. 182–183]). Знал ли император об этой телеграмме и об ответе Фредерикса, неизвестно.

Итак, Николай II не видел в украинском движении реальной угрозы. Русский характер юго-западных губерний и их населения не вызывали у него сомнения. В годы Первой мировой войны фокус украинского вопроса сместился на Галицию, где противодействие «украинству» было тесно связано с борьбой с унией. Император не вдавался в детали проблемы и абстрагировался от ее решения – вместо этого он солидаризировался с высшей бюрократией и правоконсервативными кругами, которые отрицательно относились к унии и украинскому движению.