Российские эмиссары в Черногории во второй половине XVIII века
Российские эмиссары в Черногории во второй половине XVIII века
Аннотация
Код статьи
S0869544X0011087-8-1
Тип публикации
Статья
Статус публикации
Опубликовано
Авторы
Аншаков Юрий Петрович 
Должность: Начальник отдела
Аффилиация: Самарский федеральный исследовательский центр РАН
Адрес: Самара, Россия
Выпуск
Страницы
3-12
Аннотация

В статье рассматриваются отдельные сюжеты, связанные с пребыванием и деятельностью в Черногории во второй половине XVIII в. российских военных и дипломатов: С.Ю. Пучкова, М. Тарасова, Г. Мерка, Ю.В. Долгорукова, И. (Дж.) Оливьери, М.К. Ивелича.

 
Ключевые слова
Россия, Черногория, Екатерина II, Степан Малый, Махмуд-паша Бушати
Классификатор
Получено
18.09.2020
Дата публикации
18.09.2020
Всего подписок
14
Всего просмотров
578
Оценка читателей
0.0 (0 голосов)
Цитировать Скачать pdf
Доступ к дополнительным сервисам
Дополнительные сервисы только на эту статью
Дополнительные сервисы на весь выпуск”
Дополнительные сервисы на все выпуски за 2020 год
1 В XVIII в. Черногория была фактически независимой, с собственной системой управления, горной страной. Единственный признак ее вассальной зависимости от Турции в ХVIII в. – это крайне редкая уплата харача (хараджа), собираемого чаще всего при помощи карательных экспедиций, зачастую неудачных, и его скорее следует рассматривать как вынужденный откуп, нежели чем дань. Однако Черногория не получила международного признания и не имела точно зафиксированных границ, а Османская империя продолжала считать ее частью своих владений.
2 Началом русско-черногорских отношений стал Прутский поход Петра I в 1711 г., тогда царь обратился с грамотой к балканским христианам с призывом оказать помощь русским войскам. И черногорцы откликнулись на этот призыв, начав под командованием митрополита Данилы и российского эмиссара М. Милорадовича боевые действия против турок в Герцеговине, которые продолжались и после заключения Россией мира с Турцией в апреле 1712 г. Прутские события нашли отражение в черногорском эпосе, где отмечалось, что Петр I заключил мир «с турками не по воле, но по неволе», и, узнав об этом, «заплакал и мал, и велик, всяк жалел царя православного» [1. С. 517]. В 1713 г. в письме к брату Раде митрополит Данило подчеркнул: «Я – Москвы, Москвы, Москвы. Говорю, говорю, говорю: чей я – того и вся земля» [2. С. 29]. С того времени Россия для черногорцев стала символом веры и надежды в освободительной борьбе, деле государственных преобразований, а в сознании черногорцев и их церковных иерархов утвердился культ Петра Великого навсегда.
3 Вторая половина XVIII в. – время дальнейшего становления и развития русско-черногорских отношений. В этом процессе важную роль сыграли российские эмиссары – военные и дипломаты, посещавшие Черногорию в различные годы. Весомая заслуга в активизации русско-черногорских отношений в 50–60-е годы XVIII в. принадлежит черногорскому митрополиту Василию Петровичу, трижды посещавшему Россию. Деятельный человек и политик, склонный к авантюризму, он все же сумел убедить российское руководство в том, что Черногория достаточно обширна и могущественна, а потому способна объединить балканские народы и стать центром освободительной борьбы против турецкого владычества на Балканах. При этом митрополит прекрасно понимал, что в действительности маленькая, отрезанная еще в начале XVIII в. от Адриатического моря Черногория, переживающая внутреннюю анархию, не может заинтересовать русский двор.
4 По просьбе Василия Петровича Петербург в 1758 г. выделил Черногории на один год субсидию в размере 15 тыс. рублей, однако ее пролонгация зависела от способности черногорцев навести у себя порядок. В 1759 г. в Черногорию для сопровождения митрополита был направлен эмиссар русского правительства полковник С.Ю. Пучков под именем ранее служившего в России хорватского дворянина. Он должен был обеспечить сохранность денег, но главная его задача состояла в сборе информации об истинном положении дел в Черногории, сведений о стране и ее народе. Именно с правления Елизаветы Петровны балканское направление во внешней политике России в той или иной форме стало одним из ее постоянных факторов. И здесь Черногория в силу ее фактической независимости, выгодного географического положения вблизи от тыловых османских владений в Герцеговине и Северной Албании стала вплоть до Первого сербского восстания в 1804–1813 гг. главной точкой опоры России на Балканах.
5 По возвращении из Черногории С.Ю. Пучков представил в Коллегию иностранных дел рапорт, позднее дополненный сведениями о черногорцах [3. Л. 180об.–185об.; 4. С. 556–558], в котором сообщил, что «черногорцы находятся в крайнем беспорядке, не имеют добрых учреждений, законов и обычаев, живут в междоусобии и вражде», не подчиняются властям, которые в свою очередь «не пекутся об их пользе» [3. Л. 181], что во многом соответствовало реальности. Внутренние междоусобицы, кровная месть, сепаратизм отдельных племен и нахий (областей) создавали непреодолимые препятствия для консолидации черногорского общества. Наведение порядка было крайне затруднено в стране, где, как справедливо заметил Пучков, люди в результате ссоры по любому ничтожному поводу «друг друга режут или застреливают», а потом убегают в иные края [3. Л. 181об.]. Пучков информировал о расхищении русских денег, получаемых в виде церковной субсидии Цетинскому монастырю (500 рублей каждые три года), «начальниками черногорскими» и их родственниками [3. Л. 180], черногорские старейшины «ищут протекцию у той державы, от которой больше денег получить надеются». Оценивая таким образом черногорцев, Пучков все же считал, что они хотя и дикий народ, но «добрым предводительством и нравоучительным наставлением можно из него со временем (хотя и с трудом) нечто доброе сделать» [3. Л. 182–182об.].
6 Говоря о состоянии черногорских дел в самых мрачных тонах, Пучков был излишне категоричен. Он, например, отметил абсолютное отсутствие в Черногории какого-либо правосудия. В действительности в стране отношения регулировались нормами обычного права, на основе которых принимали решения такие судебные органы, как «суд добрых людей» и «кметский суд», состоявшие из наиболее влиятельных старейшин. Пучков черногорские порядки мерил по российским меркам; для него, привыкшего у себя на родине к совершенно иным реалиям, почти все казалось странным и диким в этой стране. В Петербурге полученная от Пучкова информация не вызвала каких-либо сомнений, поэтому с мыслью о 15-тысячной субсидии черногорцам пришлось расстаться1. В начальный период правления Екатерины II русское правительство на основе сведений, полученных от Пучкова, посчитало, что для России нет никакой реальной пользы от черногорцев, а только лишние проблемы с Портой и Венецией, приморские владения которой граничили с Черногорией.
1. О миссии С.Ю. Пучкова также см.: [5. С. 96–98].
7 В 1766 г., находясь в Петербурге, умер митрополит Василий Петрович, он был с почестями похоронен в Александро-Невской лавре. Для доставки церковной субсидии Цетинскому монастырю и личных вещей митрополита в Черногорию был направлен подпоручик Севского полка Михаил Тарасов с дополнительным поручением выяснить отношение черногорцев к Российской империи, а также собрать информацию «об их правлении, порядках и внешних делах» [6. С. 85].
8 Дневник Тарасова содержит сведения о политическом, экономическом и военном положении Черногории, быте и нравах черногорцев. Он отметил плачевное экономическое состояние Черногории, ее изолированность, внутреннюю и внешнюю нестабильность, которую объяснил отсутствием «должного правления» и крайней слабостью соправителя Василия Петровича митрополита Савы, титул которого – «черногорский правитель» – не воспринимался черногорцами, почитающими его лишь за митрополичий сан, а он «кроме проклятия более ничего учинить не силен» [7. С. 62].
9 Дневник Тарасова содержит запись и о вопросе, с которым к нему обратился, будучи навеселе, цетинский воевода Степо: «Для чего-де ты, москаль, не привез нам денег на свинец и на порох, чтоб-де мы имели чем от неприятеля обороняться, ибо мы заслужили оные деньги кровью, пособляя против турок государю императору Петру Великому. А о присланном-де ныне архиерею облачении в России объяви, чтоб их более нам не присылали, потому что и прежде присланные лежат-де без употребления, ибо мы своего митрополита и в 3 года одиножды в архиерейском облачении не видим» [7. С. 58].
10 В отличие от полковника Пучкова подпоручик Тарасов с большим пониманием отнесся к проблемам Черногории. Он понял, что многие несчастья и беды черногорцев связаны не только с их порядками и нравами, но и с суровыми условиями жизни: земельный голод, враждебное окружение со стороны турок и венецианцев тормозили даже слабые ростки общественного и экономического прогресса. Пессимизм Тарасова в оценке внутреннего положения Черногории все же преобладал над оптимизмом, в том числе и по поводу перспективы русско-черногорских отношений. Некоторые черногорцы, беседуя с ним, говорили, что если бы они не имели надежды на покровительство со стороны России, то давно бы «потурчились». Однако Тарасов видел и другое. Он заметил, что среди черногорцев не много было людей доброжелательных к России, «прочих же усердие и доброжелательство только тогда оказывается, когда они получают подарки, и паче всего деньги» [7. С. 64]. Митрополит Сава и черногорские «главари», выражая благодарность Екатерине II за денежную поддержку, просили не оставлять их без «сильной протекции» и «пансиона», при этом клялись перед богом и «монаршеским величеством кровию нашею заслужить», когда на это будет получено «повеление» [8. С. 185–186; 9. С. 285].
11 Однако вскоре стало ясно, что «русская идея», хотя и в весьма своеобразной форме, оказалась живучей в сознании большинства черногорцев. Особенно ярко она проявилась в связи с правлением в Черногории самозванца Степана Малого в 1767–1773 гг., намекавшего, что он – император Петр III, якобы с ведома императрицы покинувший Россию из-за происков врагов и решивший найти убежище среди единоверных черногорцев.
12 События в Черногории внимательно отслеживались в Петербурге. Для Екатерины II появление за пределами России «ожившего супруга» было явлением абсолютно новым, с непонятными и непредсказуемыми последствиями, в том числе происки недружественных России держав, тем более что самозванец объявился не где-нибудь, а в Черногории, главном оплоте русского влияния на Балканах в XVIII в. С началом русско-турецкой войны 1768–1774 гг. у Екатерины II под влиянием находившегося тогда в Италии главнокомандующего средиземноморской военной экспедицией графа А.Г. Орлова сложился план привлечения балканских народов к войне против Турции. С этой целью она послала эмиссаров на Балканы, в том числе и в Черногорию. В 1768 г. Екатерина II, по понятным причинам крайне негативно относившаяся к Степану Малому, приказала отправить в Черногорию советника русского посольства в Вене капитана Георгия Мерка с грамотой, содержавшей призыв к черногорцам «схватить самозванца и отдать его праведному суду» [10. Л. 20]. Из-за противодействия венецианских властей, опасавшихся, что миссия Г. Мерка будет расцениваться Портой как вмешательство в ее внутренние дела и поэтому уведомивших российского посла в Вене Д.М. Голицына, что сенат был бы и рад помочь, но «нежные обстоятельства сего же дела приводят его в неприятное изнеможение» [11. Л. 55–56], Мерк не попал в Черногорию. После вынужденного пребывания в Которе он вернулся в Вену. Раздосадованная Екатерина II написала на полях его донесения: «Если бы капитан гвардии был послан с грамотой к черногорцам, то бы письмо, несомненно, отдано было, но сей претонкий политик возвратился с ней, [ничего] не сделав, кроме преострых размышлений» [12. С. 34]. Однако, даже если бы Мерк и достиг Черногории, у него абсолютно не было шансов в одиночку отстранить Степана Малого от власти – это могло стоить ему жизни, а результат был бы все равно отрицательный. К тому же Коллегия иностранных дел проинструктировала Мерка, что поездка в Черногорию могла состояться только в том случае, если она не угрожала его безопасности.
13 Мерк во время случайной встречи с черногорцами в Которе предпринял все же попытку разоблачить перед ними самозванца. Черногорцы при этом, хотя и с долей сомнения, были склонны согласиться с ним, но заявили, что с появлением Степана Малого у них «неслыханное дружелюбие и порядок завелись, через что сохранено, по крайней мере, человек с триста, коим, конечно, по прежней их жизни быть убитыми» [13. Л. 101об.]. Уставшие от бесконечного кровопролития, связанного с кровной местью, черногорцы готовы были пожертвовать жизнью за самозванца, но не отпускать его от себя, заметил Мерк. Им русский православный царь нужен был как своего рода символ защиты и опоры в борьбе с самоуправством и внутренней анархией, от чего так страдало все черногорское общество. Никто из природных черногорцев претендовать на эту роль не мог, поскольку их «гордыня была безмерна и они не восприняли бы своего за повелителя». В случае со Степаном Малым такая ситуация разрешалась бесконфликтно, поскольку никто даже в мыслях не мог претендовать на равенство с российским монархом, пусть и бывшим, пусть даже и не настоящим. Поэтому, когда Степан Малый, учредив суд, ввел смертную казнь за кровную месть и стал пресекать грабежи и разбои, это было с удовлетворением воспринято большинством черногорцев. Самозванец мог праздновать полную победу. Все, что он делал, было единодушно одобрено и принято народом, значительная часть которого устала от бессмысленного постоянного кровопролития. Он стал повелителем Черногории, в народе его называли царем. Сам же Степан Малый, насколько это было возможно в той или иной ситуации, избегал открыто отождествлять себя с Петром III, но говорил, что он – «Степан Малый, добрый с добрыми, злой со злыми, малый с малыми, и великий с великими» [14. С. 37]. Впрочем, как и все самозванцы, он тщательно скрывал свое истинное происхождение, сообщал о себе крайне противоречивые сведения: одним он намекал на свою принадлежность к династии Неманичей, другим сообщал, что происходит из Далмации, третьим, четвертым… – что он то «турецкий подданный из Боснии», то «родом из Янин», то «из Австрии», то «дезертир из Лики» (область в Хорватии), а в других случаях называл себя черногорцем [6. С. 93; 14. С. 157] и т.п. Однако тайну его происхождения так никто и не раскрыл2. Сам Степан Малый при встрече с венецианским полковником Т. Стукановичем замечал, что во время своих странствий он десять раз переменил свое имя и фамилию [17. С. 589].
2. Настоящее имя и происхождение самозванца до сих пор не выяснено. А.П. Бажова предположила, что эту роль мог сыграть кто-либо из югославян, переселившихся в Россию в 50-х годах XVIII в., вероятнее всего один из организаторов переселения черногорцев в Россию майор С. Петрович (Шарович) [6. С. 95–97]. Мнение это является ошибочным, поскольку, как доносила рижская пограничная канцелярия уже после гибели Степана Малого в 1773 г., в декабре 1777 г. – июне 1778 г., С. Петрович уже в чине полковника совершил поездку в Вену с женой и служителем [15. С. 277]. Черногорскому историку Р. Петровичу, безусловно, принадлежит главная заслуга в исследовании жизни и государственной деятельности Степана Малого. Он выдвинул гипотезу [16] , согласно которой под именем Степана Малого скрывался И. Балевич, уроженец Брды, находившийся в России на военной службе и умерший, согласно челобитной его сына С.И. Балевича от 1780 г., в 1769 г. (см. [9. С. 326]). Зная об этом документе, Р. Петрович все же посчитал, что И. Балевич был одним из трех российских эмиссаров, которые, согласно дубровицкому источнику, были в 1766 г. направлены в Морею, а затем один из них якобы пробрался в Черногорию и объявил себя Степаном Малым [16. С. 56]. Безоговорочно доверяя этому источнику, Р. Петрович утверждал, что в 1769 г. тогда еще шестилетний сын И. Балевича поверил в ложный слух о гибели Степана Малого, зная при этом, что самозванец – его отец [16. С. 53–54]. По мнению историка, Екатерина II, направляя в 1768 г. с миссией в Черногорию старого знакомого И. Балевича полковника С. Эздемировича, также знала, что самозванец не кто иной, как И. Балевич [16. С. 53]. Эти и другие аналогичные предположения представляются крайне сомнительными, поскольку получается, что Екатерина II ни тогда, ни позже не известила об этом своих самых доверенных лиц, сохраняя – и это известно – неприязнь к Степану Малому и после его реальной гибели в 1773 г., именуя его исключительно самозванцем, поскольку его действительное имя так и осталось для нее тайной. Существует и другая версия, связывающая Степана Малого с Россией. По ней он мог попасть в Россию как младший церковнослужитель в свите кого-либо из представителей югославянского православного духовенства, посещавших Россию для получения денежных пособий и церковной утвари. Наслушавшись в России о смерти Петра III и самозванцах, он и решил разыграть роль императора в Черногории [17. С. 517].
14 Возлагая определенные надежды на балканских славян в борьбе с Турцией, Екатерина II направила на Балканы генерала князя Ю.В. Долгорукова, который под именем купца Барышникова, а на самом деле как глава русской военной миссии, в состав которой входило немногим более 30 человек, в конце июля 1769 г. прибыл из Италии в Черногорию с грамотой от императрицы, зачитанной 6 (17) августа 1769 г. на Общечерногорском зборе (народном собрании) в присутствии почти двух тысяч человек, содержащей призыв ко всем христианским народам выступить против турок. Кроме того, была зачитана грамота, обличавшая Степана Малого как самозванца, «возмутителя покоя и злодея нации» и предлагавшая черногорцам отречься от него и «исправить свой грех служением российскому двору» [18. С. 394–395]. Ее составил бывший сербский патриарх Василий Бркич, укрывшийся в Черногории после ликвидации турками в 1766 г. Печской патриархии. До прибытия русской военной миссии он был приверженцем Степана Малого и с его помощью потеснил митрополита Саву в делах религии. В новой ситуации патриарх быстро сориентировался и переметнулся на сторону князя. Итак, самозванец был разоблачен, и князь приказал его арестовать. В ходе допроса на требование князя назвать свое подлинное имя Степан Малый объявил, что он далматинец из семейства Раичевичей, а затем заявил, что он турецкий подданный, боснийский уроженец, вышел из Боснии в малолетстве, «скитался по многим государствам» и, наконец, объявился в Черногории [18. С. 397]. Нейтрализовав самозванца, Долгоруков занялся подготовкой антитурецкого восстания, в которое помимо черногорцев рассчитывал привлечь христианское население сопредельных с Черногорией земель. Развернув кипучую деятельность, князь установил связь со старейшинами Герцеговины и Венецианского Приморья, что, разумеется, вызвало крайнее раздражение османских и венецианских властей. Князь обещал всем скорое прибытие в эти края русской эскадры для помощи в подготавливаемом им антитурецком восстании.
15 Помимо выполнения главной задачи князь занялся устройством внутренних дел Черногории. Он учредил в Цетинье суд из представителей различных нахий, который разрешал самые тяжкие споры, пресекал междоусобицы. Вместе с тем Долгоруков принялся княжить в Черногории, причем княжить по-русски, забывая, что в черногорской среде царили другие обычаи и нравы, иные ценности были мерилом жизни. Следует напомнить, что представляла собой Черногория незадолго до приезда князя. В стране под управлением митрополита Савы было полнейшее безначалие. Неожиданно объявился «русский царь», посадил под арест Саву и его родню, затем все же их всех выпустил, навел железной рукой относительный порядок. Вдруг неожиданно появился русский генерал со свитою, большими деньгами и военными припасами, велел читать грамоту Екатерины II с призывом к борьбе против турок, раздал деньги «главарям», снабдил черногорцев оружием и потребовал, чтобы все шли воевать. И одновременно доказывал, что их царь вовсе не царь. Народ не понял, что вообще происходит, и в конце концов решил, что «царь», хотя арестованный и развенчанный, лучше подходит на роль правителя Черногории, нежели князь, так и несумевший найти общий язык с черногорцами.
16 В свою очередь, за трехмесячное пребывание в Черногории Долгоруков выяснил, что самозванец не представляет ни малейшей опасности для России, наоборот, он готов быть ее верным союзником. Из постоянной переписки с А.Г. Орловым, князь узнал, что первоначальный план посылки части российского флота к далматинским берегам для помощи черногорцам изменен, и ждать помощи с моря было уже бессмысленно. Черногорцы и близлежащие сопредельные христианские народы не были настолько наивны, чтобы, несмотря на явную враждебность и даже ненависть к туркам, вступать с ними в тяжелейшую борьбу без мощной, к тому же обещанной поддержки российского флота. Ю.В. Долгоруков с его небольшим отрядом не мог оказать им помощь. В силу сложившихся обстоятельств князь, потребовав от Степана Малого «усердия и верности», освободил его из-под ареста, и, вероятно, не без влияния А.Г. Орлова, а то и по прямому его приказу, объявил Степана Малого наместником России в Черногории.
17 В декабре 1769 г. А.Г. Орлов проинформировал вице-канцлера А.М. Голицына о том, что Долгоруков «принужден был уехать из Черной Горы со всеми офицерами и отдать команду Стиопке Малому, надев на него мундир российского офицера» [19. С. 277]3. Степан получил то, что хотел. Россия, не балуя чином, все же признала своего «императора». Отъезд русской военной миссии в конце октября 1769 г. из Цетинье в Будву, где ее ожидало небольшое судно для отплытия обратно в Италию, происходил в величайшей тайне. Князь повсюду ожидал венецианских шпионов, но более всего он опасался владыки Савы, этого «старого злыдня», способного, как думал князь, известить власти Котора об отбытии миссии из Черногории, а это не входило в его планы. Вместе с русскими Черногорию покинул и Василий Бркич, так как дальнейшее пребывание здесь не предвещало для него ничего хорошего из-за неприязни со стороны Степана Малого, которого он в силу обстоятельств предал и опорочил, и митрополита Савы, полагавшего, что черногорцам достаточно одного пастыря.
3. Алексей Орлов, согласно рескрипту Екатерины II от 4 (15) марта 1769 года, имел право «тамошним знатным людям» присваивать офицерские чины до капитана включительно.
18 После отъезда русской военной миссии Степан Малый стал вновь самовластно править в Черногории, продолжая эффективные меры по наведению порядка в стране. По прочно укоренившемуся в народном сознании преданию, он повелел по дороге из Котора в Цетинье положить десять цехинов, и они лежали там несколько дней – никто так и не посмел прикоснуться к ним. Вполне возможно, что эта легенда, берущая начало от современников Степана Малого, имеет под собой реальную основу. Черногорский правитель, и это было в его характере, мог устраивать подобные «проверки на дорогах», а черногорцы, уже в полной мере познавшие крутой и беспощадный нрав своего господаря, понимали, что, покусись они на эти деньги, непременно сыщут и жестоко накажут. Им ничего не оставалось, как смириться и стать честными поневоле. Страх подавлял все, даже жажду наживы.
19 Надо сказать, что миссия Долгорукова все же принесла определенные положительные плоды. Во-первых, в Черногории окрепло русское влияние. Через полгода после отъезда князя черногорские «главари» в письме к венецианскому провидуру Г. Молину в Которе написали: «Знаешь ли, господин, что мы сегодня российские? Кто стоит против России – стоит против нас» [2. С. 321]. Летом 1770 г., в те дни, когда русская эскадра разбила турецкий флот при Чесме и высадила десант в Греции, черногорцы во главе со Степаном Малым воспрепятствовали объединению войск боснийского, герцеговинского и албанского пашей с главными турецкими силами на Дунае, что, вероятно, было результатом тайных переговоров Долгорукова, Орлова и Степана Малого. Впрочем, как бы то ни было на самом деле, черногорцы все же оказали вооруженную поддержку России, а Долгоруков по возвращении из Черногории получил награды от Орлова, а затем уже в Петербурге – от Екатерины II. Сам же Степан Малый правил Черногорией до трагической смерти в сентябре 1773 г. от руки подосланного шкодринским пашой наемного убийцы грека Станко Клазомуня (Поликарда).
20 В 1784 г. на митрополичий престол вступил митрополит Петр I Петрович-Негош, проводивший активную внутреннюю и внешнюю политику, где центральное место отводилось России. В свою очередь, и в России по-прежнему нуждались в черногорцах как военных союзниках.
21 В войне 1787–1791 гг. против Турции Австрия была союзницей России, и балканскому театру военных действий отводилось важное место в русско-австрийских военных планах. Вена и Петербург рассчитывали привлечь к борьбе с турками правителя Северной Албании шкодринского пашу Махмуда Бушати, лишь номинально подчинявшегося Порте, и фактически независимую Черногорию. Черногорско-албанский альянс мог дать до 60 тысяч опытных воинов, готовых выступить против Турции, в том числе 20 тысяч черногорцев. В 1785 г. Бушати напал на Черногорию и разорил ее, теперь же вчерашние враги должны были стать союзниками. За это дело взялись дипломаты и военные – вице-канцлер А.И. Остерман, посол в Венеции А.С. Мордвинов, князь Г.А. Потемкин. В Черногорию был направлен драгоман российского консульства в Венеции Иван (Джованни) Оливьери, который, проезжая через Далмацию, познакомился с доверенным лицом Бушати, монахом-францисканцем Эразмом Франкини ди Баньо и под строжайшим секретом открыл ему свое поручение, прося проинформировать обо всем Махмуда-пашу. В Шкодру направился другой российский эмиссар майор Сава Миркович. И паша после трехдневных переговоров с «препятствием многих господ, всюду за ним следующих» [20. Л. 27], принял предложение русского правительства, приказав при этом «отрубить головы двенадцати скутарским приматам», в том числе и его ближайшим родственникам [21. Л. 21], выступившие против союза с христианскими державами. За союз с христианами выступали горцы-католики Северной Албании. Черногорцы были в курсе всех дел. Они просили от российской стороны лишь прислать русских офицеров с боеприпасами и продовольствием, а Махмуд Бушати, чьи владения простирались и на Адриатику, просил выделить для усиления его флота российские корабли. Все это было обещано черногорцам и албанцам. В это время в Петербурге замышлялась грандиозная морская операция с участием мощной Балтийской военной эскадры, призванной блокировать Босфор и Дарданеллы высадкой десанта в Стамбуле и последующим выходом в Средиземное море, что было тесно увязано с восстанием балканских народов, и в первую очередь черногорцев и албанцев [22. С. 60–61].
22 В Шкодре побывала черногорская делегация, сам Петр I Негош лично встречался с пашой, и переговоры о союзе прошли удачно, однако убийство албанцами на пути из Шкодры в Черногорию австрийской военной делегации во главе с де Броньяром сорвало русско-австрийские планы. После убийства членов австрийской миссии, независимо от того, произошло оно по приказу паши или без его ведома противниками союза с Россией и Австрией, Махмуду Бушати не оставалось ничего другого, как искать примирения с Портой, ибо он понимал, что Австрия не простит ему гибели своих дипломатов.
23 Вскоре черногорцы во главе с австрийским майором Ф. Вукасовичем совместно с находившимися на Балканах австрийцами напали на владения шкодринского паши, но военные действия австро-черногорских войск не принесли успеха. В эти дни в Черногорию прибыла русская военная миссия в составе подполковника М.К. Ивелича, подполковника Тутолмина и премьер-майора Драшковича. Российские эмиссары критиковали австрийцев и Петра I Негоша за преждевременное, по их мнению, выступление против Шкодры. После военных неудач австрийцы тайно бежали из Черногории. Затем и русская военная миссия по настоянию Вены, не желавшей укрепления позиций России в этом регионе, покинула Черногорию. Лишь М.К. Ивелич, направившись в Герцеговину, навербовал отряд из 1 200 человек и одержал ряд побед над турками. Перед возвращением в 1790 г. в Россию, Ивелич заверил герцеговинцев, что он непременно к ним вернется, и вернулся, хотя и не так скоро, как обещал. За заслуги на Балканах М.К. Ивелич был награжден орденами Св. Георгия и Св. Владимира с бантом.
24 Все попытки России помочь Черногории (отправить эскадру в Средиземное море, направить к «Адриатическому морю и Черным Горам» сухопутные войска) были сорваны в силу разного рода внешних обстоятельств4.
4. Подробнее о планах российской и австрийской дипломатии и деятельности российских эмиссаров в Черногории и Северной Албании см.: [5. С. 147–155].
25 Век восемнадцатый заканчивался, приближалась другая эпоха, эпоха наполеоновских войн, в которых извечные враги – Россия и Османская империя – в борьбе против французов стали на время союзниками. И в это время, насыщенное драматическими и героическими событиями, российские эмиссары вновь появились в Черногории, ставшей нужной в противостоянии с наполеоновской Францией.

Библиография

1. Ровинский П.А. Черногория в ее прошлом и настоящем. География. История. Этнография. Археология. Современное положение. СПб., 1888. Т. I.

2. Миловић J.M. Зборник докумената из Историjе Црне Горе. (1685–1782). Цетиње, 1956.

3. Краткая выписка о черногорском народе // Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 52 (Потемкина-Таврического). Оп. 1/94. Ч. I. Д. 248. Ч. 6.

4. Записка о пребывании владыки Василия Петровича и черногорских старейшин в России. Не ранее конца апреля 1762 г. // Црна Гора и Русиjа. Материали за историjу односа Црне Горе и Русиjе у периоду владавине црнагорских митрополита Саве и Василиjа Петровића. 1742–1766 гг. / Редколл.: А.Н. Сахаров, Р.М. Распоповић. Сост.: Р.М. Распоповић, В.Б. Хлебникова, С. Бабович-Распоповић. Подгорица; М., 2011.

5. Аншаков Ю.П. Черногория – «горное соколиное гнездо» свободы на Балканах. Жизнь общества, становление государства, освободительная борьба, внешняя политика (1711–1860 гг.). М., 2019.

6. Бажова А.П. Русско-югославянские отношения во второй половине XVIII в. М., 1982.

7. Црногорско-руски односи. 1711–1918 (Черногорско-русские отношения. 1711–1918). Подгорица; М., 1992. Књ. I: Руски извори о Црној Гори од краја XVII до средине XIX вијека.

8. Хитрова Н.И. Церковь и культура Черногории в отношениях с Россией // Славянские народы Юго-Восточной Европы и Россия в XVIII в. М., 2003.

9. Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. Документы / Сост.: А.П. Бажова, К.К. Миронова, В.М. Хевролина, Н.И. Хитрова. М., 1984.

10. Грамота Екатерины II черногорским старейшинам, 14 (25) марта 1768 г. // Архив внешней политики Российской империи. Ф. Сношения России с Венецией. Оп. 41/3. 1784 г. Д. 130.

11. Записка венецианского посла в Вене к князю Д.М. Голицыну, 14 (25) апреля 1768 г. // Архив внешней политики Российской империи. Ф. Сношения России с Черногорией. Оп. 95/1. 1768 г. Д. 16. Ч. II.

12. Драговић М. Споменици о Шћепану Маломе. Из московскога главнога архива министарства иностранијех дела // Споменик Српске Кралевске Академијe. Београд, 1893. Т. XXII.

13. Г. Мерк – Коллегии иностранных дел, 6 (17) сентября 1768 г. Вена // Российский государственный архив древних актов. Ф. 149 (О самозванцах). Оп. 1. Ед. хр. 78.

14. Петрович Р.В. Степан Малый – загадка истории (Русский лжецарь в Черногории) / Пер. с сербского С. Якича и А. Зырина. Белград, 1996.

15. Строев А.Ф. «Те, кто поправляет Фортуну». Авантюристы Просвещения. М., 1998.

16. Петровић Р.В. Шћепан Мали. Загонетка jе решена. Београд, 2001.

17. Макушев В. Самозванец Степан Малый: По актам венецианского архива // Русский вестник. 1869. Август. Т. 82.

18. Журнальная записка происшествиям во время экспедиции его сиятельства князь Юрья Долгорукова, от армии генерал-майора и лейб-гвардии Преображенского полку майора, в Черную Гору, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверзии. 1769 год // Русский архив. 1886. Кн. 1.

19. Рачинский А.В. К биографии графа А.Г. Орлова-Чесменского. (Извлечено из бумаг государственного вице-канцлера князя А.М. Голицына) // Русский архив. 1876. № 7.

20. С. Миркович – А.С. Мордвинову, 19 (30) мая 1788 г. // Архив внешней политики Российской империи. Ф. Сношения России с Венецией. Оп. 43/1. 1788 г. Д. 170. Д. 170.

21. И. Оливьери – А.С. Мордвинову, 8 (19) апреля 1788 г. // Архив внешней политики Российской империи. Ф. Сношения России с Венецией. Оп. 43/1. 1788 г. Д. 169.

22. Станиславская А.М. Русско-английские отношения и проблемы Средиземноморья. 1798–1807. М., 1962.

Комментарии

Сообщения не найдены

Написать отзыв
Перевести